Донские Черкассы

Из всех национальных свойств наиболее не­устойчивым следует признать разговорный язык.

Стоит только известной группе оторваться от своего ядра и попасть надолго в чужую сре­ду, как тут в ее речь сразу же станут внедрять­ся заимствованные слова, образа и опреде­ления. Если в течение двух-трех поколений старый язык и не исчезнет совершенно, то, во всяком случае, он далеко уклонится от своих первоначальных форм и приобретет многие черты нового языкового окружения. В зависи­мости от прочих условий, сроки таких измене­ний бывают, различны, но всегда, как закон, большая величина передает свои свойства величине меньшей.

Диалекты и акценты могут служить точным показателем предше­ствовавших влияний. Анализ их может быть принят, как метод для проверки неясных сооб­щений исторических источников о пройден­ных народом путях, а особенно для определе­ния среды, из которой данная национальная группа вышла в последний раз.

Вооружившись знанием тонко­стей российских диалектов, удастся опреде­лить с большой точностью, то место, из кото­рого вышли предки каждой «верховой» стани­цы. Вообще, не может быть сомнения, что верховые казаки пришли на свои места ис­ключительно с южных русских рубежей 16-го века. Это гарантирует уже одна их «акающая», южно-великорусская речь. Но, в частности, подробности акцентов указывают более точ­но, пришла ли станица из Рязанской, Курской или Черниговской области. Если мою фами­лию произносят как Губарев, с твердым г, с ударением на у, с отчетливым окончанием ве, то я знаю, что деды этих станичников провели годы изгнания с Дона в Рязанском или Кур­ском княжествах.*

Если же ударение делается на последнем слоге, а окончание заметно переходит в ее — Губарёву, то этим совершенно ясно проявляет­ся белорусский акцент и, значит, тут выходцы, из Черниговщины, где еще и сейчас можно слышать белорусскую речь. Это потомки каза­ков путивльских. Совершенно очевидна также прежняя связь с Днепром, Дона определяет наибольшее их здесь средоточие так: «К чис­лу Украинских городов, в коих поселенные ка­заки именовались в то время Городецкими и Донскими, следует причислить Пронск, Ряжск, Козлов, Лебедянь, Епифань, Сапожков, Ми­хайлов, Воронеж, Елец, Ливны, Чернявск, Донков, Чернь, Новосиль». «По летописям и другим историческим актам встречаются раз­ные казаки, а именно: в Крымской орде с 1474, в Волжской с 1492 и царстве Казан­ском с 1491, в Аккермане и Белгороде с 1515». «В 1468 г. были казаки и в Москве».

*У Болтина (Примечания на историю древния и нынешния России Т. Лешерка) «Название сих казаков известно стало быть, около половины 13 столетия, а вскоре потом и селидьбы их во многих местах появились: ико в княжестве Курском, по Мещере и по р.Дону»

После того, как остатки татар, покинули Поле, известная часть казаков вернулась на средний Дон. Переселение вначале, по-види­мому, шло организованно, подвижными, полу­кочевыми стаями — станицами, затем — мень­шими группами и. наконец, еще свыше ста лет одиночками. До тех пор, пока не прерва­лись последние родственные связи с «родим­цами», обосновавшимися неподвижно в гра­ницах Московии. Привязанные к месту слу­жебными, семейными или имущественными обстоятельствами, эти казаки, остались, сре­ди русских и с ними потом смешались.

У жителей станиц Луганской и Митякин-ской, тамошние казаки, хоть и не говорят по-украински, но в их разговоре до сегодняшнего дня сохранился акцент слобожан.

Обследование диалекта наших южных ста­ниц, подобным образом, обнаруживает весьма характерные особенности. Здесь странное от­сутствие звука ы, замена в некоторых случаях шипящих звуков — свистящими. Такие странно­сти, над которыми посмеиваются и сами каза­ки, крепко сохраняются по всей южной полови­не донских станиц, включая сюда и город Чер­касский (Старочеркасскую станицу).

Это свидетельствует, прежде всего, о том, что юг Дона заселялся из одного и того же ис­точника.

Но установился взгляд, по которому Чер­касский городок был основан выходцами с Днепра. У Татищева (История Российская с самых давнейших времен) сообщается, что «в царствование Царя и Великого князя Ивана Васильевича из-за Днепра с князем Вишневецким Черкасы на Дон перешли и, там посе­лившись, город Черкасский построили».

Подобно этому, освещает событие и со­временник Татищева (18 век) — Болтин. «Когда турецкое войско в 1569 году приходило под Астрахань, тогда призван был с Днепра из Черкас князь Михаиле Вишневецкий с 5.000-ми запорожских казаков, которые, совокупясь с Донскими, великую победу на сухом пути и на море в лодках над Турками одержали. Из сих Черкаских казаков, большая часть оста­лась на Дону и, построили себе особливый го­родок, назвав его Черкасским».

У польских историков, причиной ухода Черкасов от Вишневецкого из-под Астрахани, указано недовольство разделом добычи. Ко­личество ушедших на Дон называется 5.000 человек. (Значит, общая сумма казаков у Аст­рахани выросла!).

Историки, согласно, считают основате­лями городка Черкасского выходцев с Дне­пра. Но, где же тогда днепровский акцент в их речи? Почему, сохранившись у луганцев и митякинцев, он не только бесследно исчез у нашей «черкасы», но и претворился в со­вершенно новую форму?

Здесь есть очевидная неточность. В рус­ских и польских сообщениях отсутствуют ка­кие-то дополнительные данные.

Черкаские казаки пришли на Дон из-под Астрахани. Но это не должны были быть обя­зательно те самые, которых Вишневецкий привел с Днепра. Под Астраханью уже в 1552 г. были и черкасы, пришедшие с Кавказа. И их было тут не мало. Они распоряжались в ор­дах по своему усмотрению.

Сюда они пришли из Прикубанских гор, где жительствовали еще в тридцатых годах.

Сигизмунд фон Герберштейн, посол гер­манского императора, посетивший Московию в 1517 и в 1526 гг., дал очень подробные и точные описания московитов и их соседей. Между прочим, он рассказывал, что там, где Кавказский хребет упирается в южный рукав Кубани (т. е. около Крымской, Тоннельной, Но­вороссийска) в горах жили черкасы пятигор­ские или чики. «Этот народ, говорит он, наде­ясь на защиту своих гор, не оказывает послу­шания ни туркам, ни татарам. Русские ут­верждают, что это христиане, что они живут по своим обычаям, ни от кого не зависят, ис­поведуют греческую веру, а службу церков­ную отправляют на славянском языке, кото­рым главным образом и пользуются. Они по большей части смелые пираты. Спускаясь в море по рекам, которые текут с их гор, они грабят, кого попало, а особенно купцов, плы­вущих из Кафы в Константинополь.»1

В другом месте2 он указывает пятигорских Черкасов среди народов, употребляющих славянский язык.

Так как, Герберштейн называет пятигор­ских Черкасов и чиками (Ciki), можно с доста­точным основанием видеть в них тот народ, который греки, издревле, указывая на этом же месте, называют зичами или дзиами. Отсутст­вие в их языке звуков ч и ц заставляет греков в чужих словах употреблять буквы з, дз и тз.

Страбон (I век по Р. ХР) в своей «Геогра­фии», кн. XI, гл. 2, говорит так: — После терри­тории Синдов и города Горгиини 1 путник при­ходит к берегу Ахеев, Зигов и Гениохов, кото­рый, по большей части высок и непригоден для приставания судов, т. к. составляет часть Кавказских гор.

Эти народы живут с разбоев на море. Их лодки с тонкими бортами, узкие и легкие вме­щают только 25 человек, хотя при нужде они могут поднять и 30 общим числом. Греки на­зывают их «камарас».

«Снаряжая флотилии из камарасов, они выплывают против купеческих кораблей, де­лают набеги на соседние страны и берут го­рода. Таким образом, они сохраняют господ­ство на море. Иногда их поддерживают и те, кто владеет Боспором (Керчью — Т. Т.), предо­ставляя в их пользование пристани, рынки сбыта и другие средства распорядиться до­бычей. И, как только они возвращаются в свою собственную страну, они не становятся на якоря, а берут камарасы на плечи и несут их в леса, туда, где живут и где обрабатывают скудную почву. Когда приходит время нового плавания, они приносят камарасы назад на берег. И они делают то же самое в странах чу­жих народов, так как хорошо знают все бере­га. Тут, они, прежде всего, прячут свои лодки и идут вглубь страны дни и ночи, имея целью захватить в плен людей. Но, они охотно пред­лагают освободить своих пленников, уведом­ляя о них родственников уже с моря.

В тех местах, которыми они владеют са­ми, т. е. там, где они управляются местными вождями, они приходят на помощь каждому, кто попадает в беду, отбивая назад камарасы, людей и имущество. Там же, где властвуют римляне, они уже мало помогают своим, т. к. их вожди перестают об этом заботиться».

Через сто лет, Тацит (История, кн. III, 47) описывает лодки черноморских «варваров».

«Варвары спешно построили корабли и теперь волочились по морю, сколько хотели, пренебрегая могуществом римлян. Свои лод­ки они называли «камарас». Они имели низкие борты, но были широки в вязании и сбиты при помощи гвоздей из железа или бронзы».

«Их корабли имели носы с обоих концов, а весла можно было перекладывать по жела­нию в разных направлениях. Поэтому они могли менять курс без поворотов».

Через 15 веков французский инженер Бо-план описывал личные впечатления от пре­бывания среди казаков. «Казаки … почти еже­годно на челнах своих разгуливают по Эвк-синскому Понту4, для нанесения удара Тур­кам: неоднократно они грабили владения Крымского хана, опустошали Натолию, разо­рили Трапезунд, доплывали до Босфора и да­же в трех милях от Константинополя предава­ли все огню и мечу». «Нельзя надивиться, с ка­кой смелостью они переплывают море на при­готовленных ими же утлых челнах». «Челны сии без киля: дно их состоит из выдолбленно­го бревна ивового или липового, длиною око­ло 45 футов; оно обивается с боков на 12 фу­тов в вышину досками, которые имеют в дли­ну от 10 до 12, а в ширину 1 фут и приколачи­ваются одна к другой так точно, как при пост­ройке речных судов, до тех пор, пока челн не будет иметь в вышину 12, а в длину 60 футов. Длина его постепенно увеличивается к верху». «Толстые канаты из камыша, которые обвиты лыком или боярышником…, как связанные бо­чонки охватывают челн от кормы до носа». «Казаки отделывают все части своих лодок та­ким же образом, как и наши плотники. Потом осмаливают их и приделывают к каждой по два руля, чтобы не терять напрасно времени при повороте длинных судов, когда нужда за­ставляет отступить». «Челны не имеют палу­бы, если же их зальет волнами, то камышо­вые канаты предохраняют от потопления».

За 15 веков лодки несколько увеличились

и потяжелели. Теперь их не надо было уно­сить в горы, как в старое время на Кавказе. Неизмененными остались перекладные ук­лючины, два руля и прежние маршруты, древ­ний опыт морских корсаров-чигов.

Описание казачьих историков Сухорукова и Ригельмана в основании сводится к тому же.

Вот, что пишет Сухоруков (Историческое описание Дона). «В морских походах казаки употребляли суда малые, помещавшее от 30 до 50 человек каждое. На них пускались они в море Азовское, Черное и Каспийское, разъез­жали близ берегов, нападали на корабли и гро­мили области приморские. Казаки так подроб­но знали упомянутые моря, что ночью без ком­паса переплывали безошибочно те места, где было нужно и даже нередко, носимые бурей по открытому морю, не теряли своего пути».

А, вот, Ригельман («Повествование о Дон­ских казаках», написанное в половине 18 ве­ка):

— «Возвращаясь с моря в удобных местах близ берега, как и запорожцы, затапливали в море свои дубасы и по близости уже мест сво­их, сухим путем благополучно возвращались домой». «Лодки их человек на 30 и больше».

Таким образом, морские сноровки дон­ских и запорожских казаков целиком воспро­изводят способы принятые когда-то у зигов.

Константин Порфирородный (писал в 948-952 г.) и Вильгельм Рубрукс (около 1250 г.) находят зигов еще там же, где и Страбон, в Черноморско-кубанских горах. При татарах они кочевали и в Приазовских степях. Лето­писные бродники. по всем видимостям, те же черкасы пятигорские или чики в подвижной их, кочевой части.

Когда Мамай в 1380 году, а Тамерлан в 1395 разорили все казачьи поселения на До­ну и избивали христиан в Азове и его окрест­ностях, черкасам тоже пришлось покинуть равнины.

Вместе с другими христианскими племена­ми Сев. Кавказа они ушли в горы, но, уходя, со­жгли все пастбища и кони Тамерлана, во время похода на юг, гибли в неимоверном количестве от голода.

Турки в 1492 году закончили завоевание Кавказа и Крыма и, тогда, какое-то равнинное племя Черкасов возвратилось к Азову. От это­го времени, появились казаки азовские. Чер­касы крымские вместе со своим царем, крым­ским ханом, боролись против турок. Когда же, побежденный Менгли-Гирей, был восстанов­лен султаном в правах вассального владыки Крыма, его подданные, казаки, остались при нем.

Основная масса горских Черкасов прожи­вала по-прежнему на тех местах, где уже два тысячелетия жили их предки.

Первое время они продолжали и свой морской промысел, нападая на турецкие ку­печеские и военные корабли, но самим им пришлось много страдать от воинствующего ислама.

Сразу же после прихода турок христиан­ский Кавказ сделался объектом постоянных нашествий фанатических масс персидских и турецких мусульман. Наиболее неистовство­вал в то время Секайдар, глава секты софи­тов из персидского города Ардебиля.

Вот что произошло в 1486 году по описа­нию Иосафата Барбаро: — «Эти фанатики на­правились к морю Баку и пришли к Саммачи и дальше к Дербенту и в область Тумени. Их было неимоверно большое количество, хотя частично и невооруженное. Когда они пришли к реке, протекающей около Каспийских гор по области Тезехия, которая называется Терч, туда, где было много христиан-католиков, они их всех убили, каждого кого там нашли, муж­чин, женщин и детей. После этого они разли­лись по стране Гога и Магога, которая была христианской по греческому ритуалу, и обо­шлись там подобным образом. Тогда оберну­лись они против Черкасии, двигаясь в сторо­ну Чиппиче и Чарбатри к Великому морю и, там разделались так же. И они не успокои­лись до тех пор, пока население Татаркозии и Гремуча не восстало и, вступив с ними в бой,

так их разгромило, что не осталось и двадцати из сотни, которым удалось бежать назад в свою страну. Так мы могли хорошо себе пред­ставить, что пережили там бедные христиане».

Со своей стороны султан принимал меры против беспокойных приморских Черкасов.

Вдоль их берега был сооружен ряд укреп­лений. Зажимая их все больше во второй чет­верти 16-го столетия, туркам удалось изгнать их с земли отцов. В 1552 году они уже оказа­лись на берегах Каспия и в низовьях Волги. Здесь они на время сделались полновластны­ми хозяевами, расположились в Астрахани, которую в 1556 году передали Грозному и час­то обижали нагайцев.

Такое положение в ханстве Астраханском принудило султана выслать туда свои войска.

В сентябре 1569 года через Азов к Волге прошло 340.000 бойцов турок и татар. Из них назад вернулась лишь незначительная часть. Соединенные силы русских и казаков разгро­мили их под Астраханью. Разгром довершили дожди, голод и болезни.

В Азове в это время «загорелось неизве­стным случаем» 100.000 фунтов пороху. Весь город и замок взлетели в воздух.

Войска султана были лишены даже зим­них квартир.

Как раз в это время и приходил на выруч­ку Астрахани гетман городовых днепровских казаков Вишневецкий, а после этих событий началось интенсивное заселение южных бе­регов Дона и, судя по диалекту, однородным людским матерьялом. Количество поселен­цев далеко превзошло численность отряда Вишневецкого.

Тогда же основан и городок Черкасский.

Эти годы означены также добрыми отно­шениями с московским царем. Без сомнения они выросли на почве борьбы Черкасов с тур­ками. Издалека, царь и великий князь всея Руся выглядел желанным покровителем хри­стиан в их борьбе против магометан. Обстоя­тельств, вызывавших горячую вражду к тур­кам, на юге было достаточно. Переселенцы из российских Украин, хорошо знакомые с мрачной действительностью непрекращаю­щегося московского средневековья, уходя от Москвы, едва ли чувствовали к ней доверие. Поэтому симпатии к царям московским заро­дились, вероятно, не в среде верховых, а, у низовых, а, зародившись на юге, на юге же со­хранялись крепче и дольше. Это очевидно по всему ходу казачьей истории. Домовитыми и обеспеченными казаки были всюду по Дону, а потому экономика здесь дело второстепен­ное.

В эти годы особенной дружбы с Иваном Грозным, в 1651 году состоялся его брак с Ма­рией Темрюковной, «из черкас пятигорских девицей». Тогда же, судя по актам, «сошли на Москву» последние черкаские князья.

Интересно также отметить, что морские походы с Дона начались лишь после прихода сюда Черкасов, а жалобы на них только с 1584 года.

3)»Ногайский Мурза Белек писал Государю: „Аккобек царь с Черкасы в свойстве учинили, и они ему Юрт его, взяв, дали: и Ямгурчей царевич в свойстве учинился и ему Юрт его, взяв, да­ли ж». Дела Ногайские ном. 4, л. 91″. У Карамзина т. VIII

Эти десятилетия стали также эпохой рас­селения Черкасов по Тереку. Недаром Вой­сковая песня терских казаков вспоминает Грозного царя и признанное за ними право на

Терек.

В 1592 году Синан-паша писал царю Фе­дору Ивановичу: «Да в ведомом месте на реч­ке Черкаской, князь живет, да на Маночи, да под посадом под Бузуком, да на Тереке, да на Суньше реке остроги поделали, да на усть р. Суньши, где впала Суньша в Терку, тут остро­ги поделали и, под счастливым государством под Дербенью несколько времени казаки ва­ши стоят и в Дербень, и в иные места тое страны, которые ходят туда и сюда и тем лю­дям шкоту чинят и побивают.»

В том же году Крымский хан, жалуясь на донских казаков султану, вспоминает четыре новые городка уже близь Азова «на Маньече, в Черкасской и в Раздорах».

После перехода Черкасов с Черноморья в Каспию, начались нападения и на этом мо­ре. Агент Русско-английской торговой компа­нии Джофрей Дуккет описывает, как во время плавания из Персии в Астрахань, после трех­недельных скитаний по бурному морю, уже недалеко от устьев Волги они были атакова­ны казаками. Английский экипаж сдался, был высажен в судовую лодку и получил разреше­ние продолжать путь в Астрахань.

Морской обычай того времени разрешал корсарство, как один из промыслов по всем морям света. А казачий обычай велел щадить христиан.

Все говорит за то, что, после изгнания с Черноморского побережья, черкасы оконча­тельно осели по Дону и по Тереку. Они же, ве­роятно, заполнили кадры южно-волжских ка­заков и, кажется, уральских. Сроки сходят­ся.

Были ли черкасы пятигорские полностью народом славянским?

Славянской речью они пользовались «главным образом», но, на побережье Черно­го и Азовского морей, в продолжении 15 веков только исторического существования, они тесно общались с разными и неславянскими соседями. Среди меотийцев, жителей При­азовья, встречались разнообразные народно­сти, племена чисто кавказские, греки, готы, алане. Нужно принять, что славянским язы­ком пользовалось большинство, но в процес­сах взаимного влияния и поглощения (некото­рые малые народы исчезли без следа) со­здался особый тип Черкасов, который Карам­зин определил, как людей азиатского вида, исповедывающих греческую веру, говорящих на славянско-татарском наречии. От этого

наречия к нашему времени остались лишь некоторые незнакомые русским опреде­ления да странный акцент донской «Черка­сы».

Об этом обособленном типе пятигорских Черкасов говорит и Герберштейн: «Я должен здесь заметить, что черкасы, живущие на Днепре, — русские и, отличаются от тех, кото­рых я описал выше (как обитающих в горах при Черном море)».

В днепровских черкасах, потомках торков, ясов, касогов, почти не было славянской кро­ви, но в течение четырех веков общались со славянами и переняли их язык. Уже при тата­рах иностранцы часто их называют русскими.

В черкасах пятигорских, славянской крови было много больше, но они далеко ушли от общественного типа. Поэтому то, германский посол и считал нужным, подчеркнуть их отли­чие от Черкасов днепровских. Но, но сущест­ву, разница между теми и другими во внешно­сти и в обычае не была настолько велика, чтобы препятствовать, им называться общим именем черкас-казак.

Сами себя казаки иногда называли «сары­нью». Значение этого слова объясняет лето­писец применительно к понятиям того време­ни. Тогда, родословие выводили соответст­венно по библейским данным. В объяснении летописца «от Измаила творят Сарини и про-зваша имена собе Саракыне, рекше: Сарини есьмы» кроется такой смысл: отказываясь от Измаила, как от сына рабыни Агары, они на­зывают себя детьми свободной Сары, закон­ной жены Авраама. Судя по летописи, торки тоже считали себя «сариными».

Особенности речи донского юга не явля­ются его исключительной принадлежностью. Очень похожий акцент, отсутствие шипящих звуков и звука ы обнаруживается также у крымских и кавказских греков в их русском разговоре. Не казачье коренное население Азова, Армавира, Майкопа, Бахчисарая, Кер­чи и т. д. акцентируют подобным образом.

Эти особенности сложились на юге вследствие длительного общения с кавказ­скими и крымскими соседями.

Во всяком случае, южно-донской диалект лишь один из указателей направления, с кото­рого шла колонизация южных берегов Дона.

Эти же пути указывают на ряд прямых и косвенных показателей, из которых часть бы­ла приведена выше.

Чики, дзиги, пятигорские черкасы изгнан­ные турками с земель, где их предки жили много веков, после полувековых блужданий осели по южному Дону и по Тереку*.

Этот вывод совершенно не противоречит указаниям русских и польских историков. Он их лишь, несколько дополняет. Ведь, это про­изошло, действительно, после турецкого по­хода под Астрахань; действительно, там бы­ли и черкасы днепровские с кн. Вишневецким; действительно, из-под Астрахани явились ос­нователи городка Черкасского и первые коло­низаторы южных берегов нашей реки.

Но ввиду того, что и на Днепре и на Кав­казе, они были известны под общим именем Черкасов, а к тому же по типу составляли до­вольно однородную массу и на ону, явились одновременно с возвращающимися казаками Вишневецкого, авторы источников легко мог­ли смешать одних с другими.

При предложенном решении вопроса, особенный смысл приобретают слова генера­ла Ригельмана (Повествование о Донских ка­заках): «Мнят, будто бы они от не коих воль­ных людей, а более от Черкес и Горских наро­дов взялися, и для того, считают себя приро­дою не от московских людей, и думают, заподлинно, только обрусевши живут при России, а не русскими людьми быть».

Русский генерал слышал это от жителей Дона в половине 18 века.

Народным преданием пренебрегать не следует.

Г. ГУБАРЕВ.

*К такому же выводу пришел и русский историк Устрялов. Его слова: «Пятигорские черкасы, жившие на берегах Кубани, единоплеменники донских казаков».

Д. И. Бантыш-Каменский (Истории Малой России. С.Петербург. 1822) также убежден, что ка­заки — выходцы с Кавказа.