Как казаки в Париже гуляли

Есть такое мнение

Превосходный шахматный ход. Вот никогда бы не поверил, что какой-нибудь генерал у союзников способен это сделать» — так стратег Наполеон расценил начавшееся наступление на Париж сил противника. На календаре значилось 27 марта 1814 года. На следующий день Бонапарт от Сен-Дизье, что в 180 километрах восточнее французской столицы, бросился на её спасение со своим небольшим войском, однако опоздал. В Фонтенбло императора известили о том, что Париж капитулировал.

План наступления союзные монархи — русский, прусский и австрийский —одобрили 24 марта, руководствуясь информацией о брожении в полумиллионном Париже и усталости французов от войны. Войска коалиции подошли к городу с северо-востока — тремя основными колоннами общей численностью до 100 тысяч солдат, включая 63 тысячи русских: правую, русско-прусскую Силезскую армию вёл прусский фельдмаршал Блюхер, центральную возглавлял русский генерал от инфантерии Барклай де Толли, левая колонна под командованием кронпринца Вюртембергского двигалась вдоль правого берега Сены.

Стойкость Клиши

Оценивая число защитников Парижа, историки чаще приводят цифру 40 тысяч — 26 тысяч солдат регулярной армии и 14 тысяч ополченцев. Плюс около 150 орудий.

Стремясь закончить дело до подхода Наполеона, союзники из-за дефицита времени не стали проводить разведку местности, дожидаться сосредоточения сил для одновременного штурма со всех направлений. И атаковали с марша в шесть часов утра, действуя скорее числом, а не умением, бросив в бой в первую очередь русские полки. К вечеру 30 марта сопротивление гарнизона удалось сломить. Но какой ценой! По данным участника кампании Александра Михайловского-Данилевского, войска коалиции потеряли убитыми 7100 русских солдат, 1840 пруссаков и 153 вюртембергца. Французские безвозвратные потери исследователи определяют в четыре с лишним тысячи человек.

Обороной Парижа руководили маршалы Мортье, Мармон и Монсей. Последний сосредоточил имевшиеся в его распоряжении скромные ресурсы у заставы Клиши. Здесь возвели баррикады, близлежащие высоты заняли стрелки, а на площади Звезды разместилась артиллерия.

Как пишет в романе «Коварство Марии-Луизы» французский литератор и публицист Эдмон Лепеллетье, защищавшие Клиши гвардейские части пополнялись в основном за счёт крестьян, которые прибывали через эту заставу: «Главный их контингент составляло мирное и трудолюбивое население предместий Клиши и Сент-Уэн. Все земли от Батиньоля до Монмартра и канала Лурк содержались в образцовом порядке. Богатые, нарядные, негусто застроенные, они изобиловали маленькими домиками. На живописных склонах холмов возделывался виноград, и парижане во время воскресных прогулок являлись к заставе Клиши, чтобы пить местное вино среди цветущих долин. Тогда как мельницы весело махали крыльями на фоне безоблачного неба, перемалывая рожь, пшеницу и ячмень здешних полей. Но армия союзников быстро изменила приветливый и нарядный вид этой местности. Тяжёлые дроги и лошадиные копыта впервые налегли на плодородные поля, омрачив их светлые горизонты».

Под началом Монсея оказались и мальчишки — воспитанники Политехнической школы. И вот это разношёрстное, наспех собранное войско целый день отражало атаки закалённой в боях союзной пехоты и кавалерии, не позволив противнику не продвинуться ни на шаг. В то время как маршалы Мортье и Мармон уже сдали свои позиции. Париж капитулировал, а застава Клиши продолжала стоять насмерть. Лишь узнав о сдаче города, в ответ на жёсткий ультиматум императора Александра I, подростки и их старшие товарищи сложили оружие.

2 апреля сенат, собранный усилиями мастера политической интриги Талейрана, объявил Наполеона низложенным. А 4 апреля в Фонтенбло император подписал акт отречения. Своим маршалам, отказавшимся сражаться, он сказал: «Вы жаждали отдыха и получите его. Ни вы, ни армия не будут больше проливать кровь. Покоритесь и живите под властью Бурбонов. Мир уготовит вам пуховики, которых вы не имели бы на бивуаках во время войны». Затем он прилюдно зачитал бумагу: «Союзные державы объявили, что Наполеон является единственным препятствием для водворения мира в Европе. Император, верный своим клятвам, объявляет, что отрекается как для себя, так и для своих наследников, от престолов Франции и Италии, поскольку нет такой жертвы, не исключая жизни, которую он не был бы готов принести в интересах благоденствия Франции».

Победа великодушием

Французская регулярная армия покинула Париж к 7 часам утра 31 марта. А около девяти утра в город вступили колонны союзных войск: русская и прусская гвардейская пехота, кавалерия и артиллерия, батальоны австрийских гренадёр и Вюртембергский полк, общей численностью 35 тысяч человек. Шествие открывал Александр I. Победители с барабанным боем, музыкой и распущенными знамёнами вошли в убогое, мрачное Сен-Мартенское предместье. Лишь на Северном бульваре стали попадаться роскошные и богатые дома, вымощенные камнем мостовые. Из окон свисали белые простыни и скатерти. Народ заполнил все улицы, по которым проходили союзники, и даже прилегавшие к ним переулки, и даже крыши домов.

«Нет мщения! Нет вражды! Храбрые воины, вам, первым виновникам успеха, принадлежит слава мира!» — возвестил Александр перед шеренгами русских солдат. Что касается его отношения к местной публике, то вот свидетельство французского историка Луи-Адольфа Тьера: «Он никому не хотел так нравиться, как этим французам, которые побеждали его столько раз. Победить великодушием этот народ — вот к чему он стремился в ту минуту более всего».

И царь отпустил всех пленных. Приказал незамедлительно пресекать беспорядки и расправы над бонапартистами, мародёрство и грабежи. Показателен эпизод с Вандомской колонной, увенчанной медной статуей Наполеона. Роялисты хотели свергнуть статую, набросили верёвки, но посланные Александром гвардейцы предотвратили этот «акт вандализма». Царь усмехнулся: «Если б меня поставили столь высоко, то и у меня бы голова закружилась!»

О возмездии за разорённую в 1812-м Москву никто не заикался. Офицерам победившей армии Париж по-прежнему казался центром мироздания. «Французы едва верили, что русские могли говорить с ними их языком, — вспоминал артиллерист Илья Радожицкий. — Горожане чрезвычайно удивились, увидев российскую гвардию и в ней красавцев-офицеров, щёголей, которые не уступали как в ловкости, так и в гибкости языка и степени образования первейшим парижским франтам».

Не оправдались и страхи парижан перед казаками, чьи пёстрые лубочные изображения Бонапарт накануне штурма приказал расклеить по всему городу. То были картинки с чумазыми циклопами в нахлобученных мохнатых шапках, увешанных ожерельями из человеческих ушей и часовых цепочек. Эти чудища валялись меж грязных луж или поджигали дома. Реальность оказалась иной. По свидетельству Виктора Гюго, казаки отличались смирением, не смели ни до чего дотрагиваться. Во всяком случае, поначалу. В целом эти бородачи виделись французам незлобивыми, но и не слишком деликатными в обращении великанами. Декоратор парижских празднеств Александра I Пьер Фонтен писал: «Сегодня ко мне явилось четырнадцать гигантов-казаков с лошадьми и поклажей, заявив, что у них имеется распоряжение занять мой дом и столоваться у меня. Я решил смириться с первым пунктом требования, чтобы хотя бы избежать второго». Декоратор предпочёл съехать с квартиры.

В мемуарах герцогини Абрантес, жены наполеоновского генерала Жюно, есть такой эпизод. Описывая визит к ней графа Матвея Платова, она рассказывает, что прославленный донской атаман долго играл с её маленьким сыном и, уже собравшись уходить, поведал историю, случившуюся с ним в Шампани. Он стоял на квартире у одной женщины, у которой была девочка лет полутора. Однажды, когда Платов, любивший детей, взял ребёнка на руки, мать неистово заголосила и, обливаясь слезами, бросилась к его ногам. Удивлённый Платов долго не мог понять причину её отчаяния, пока наконец не уяснил, что женщина умоляет «не есть её дочь!»

У префекта парижской полиции Этьена-Дени Паскье нашёлся лишь один упрёк в адрес казаков. Впрочем, серьёзный. Он жаловался, что казаки отнимают добро у жителей пригородных деревень, привозят добычу в Париж и продают её на Новом мосту, где они устроили базар. Ограбленные крестьяне прибегали вслед за ними и пытались вернуть имущество. Дело доходило до скандалов и потасовок. Но и Паскье признает, что стоило ему известить об этих безобразиях военного коменданта Парижа русского генерала Дмитрия Остен-Сакена, как случаи мародёрства более уже не повторялись.

Изрядную шалость казаки позволили себе в Фонтенбло, благо в этот тихий городок в 60 километрах к югу от Парижа им, конным, добраться не составило труда. В знаменитых прудах местного дворца лихие бородачи переловили и съели всех карпов — гигантских, размером с человека, рыбин, которых здесь разводили с XVI века, со времён Генриха IV.

На протяжении двух месяцев казачьи полки оставались главной достопримечательностью Парижа. Праздные толпы сбегались смотреть на иноземцев, как на невиданный аттракцион. Наблюдать, как нагишом, словно на родном Дону, они купают лошадей в Сене, среди гранитных набережных. Как посреди Елисейских полей, расположившись бивуаками в городских садах, жарят мясо или варят суп над огнём разведённых костров. Как расхаживают в своих шароварах с лампасами по залам Лувра. Как объедаются мороженым на бульваре Итальянцев.

Долг на полтора миллиона

По сравнению с пруссаками и австрийцами, которые проявили себя как разнузданные вандалы, расхитители картинных галерей Лувра, русские у парижан пользовались несравненно большей симпатией. Некий французский офицер признавался Николаю Тургеневу, участнику Заграничного похода и будущему декабристу: «Я говорю с вами как с другом, поскольку ваши воины относятся к нам по-дружески. Ваш Александр — наш защитник и благодетель, но ваши союзники — настоящие канальи и кровопийцы!» Атмосфера сердечной близости сложилась в первые же дни апреля 1814-го. Русские часовые, которые по извечной привычке отлынивали от службы, спокойно удирали с постов выпить и перекусить в ближайший кабачок, торопя парижского гарсона: «Быстро, малый, быстро, пока поручика нелёгкая не принесла! Быстро!» Слово «бистро» вошло в обиход, как принято считать, в те годы.

К лету Францию и её столицу оставили не все русские войска. На правах страны-победительницы Россия держала здесь до 1818 года оккупационный корпус, который возглавлял граф Михаил Воронцов. И так случилось, что правительство выделило корпусу деньги за два года службы. Герои вспомнили о любви, женщинах и прочих радостях жизни.

Гвардейский офицер Александр Чертков так описывал главнейшее из злачных мест, дворец Пале- Рояль: «На третьем этаже — сборище публичных девок, на втором — игра в рулетку, на антресолях — ссудная касса, на первом этаже — оружейная мастерская. Этот дом — подробная и истинная картина того, к чему приводит разгул страстей». Многие «отрывались» за карточным столом. Знаменитый генерал Милорадович, выпросивший у царя жалованье на три года вперёд, всё проиграл. Однако добывали деньги в Париже запросто. Достаточно было прийти к любому местному банкиру с запиской от командира корпуса, в которой говорилось, что податель сего — человек чести и сумму непременно вернёт.

Перед отправкой корпуса в Россию Воронцов велел собрать сведения о долгах, оставленных офицерами. Набралось полтора миллиона рублей ассигнациями. Граф заплатил этот долг из своего кармана, продав имение Круглое, доставшееся ему в наследство от тётки, небезызвестной Екатерины Дашковой.

Последствия пребывания русских войск за границей, особенно в Париже, до сих пор не исследованы в полной мере. В те годы подобное путешествие из-за его запредельно высокой стоимости мог себе позволить далеко не каждый русский дворянин. Заграничный поход открыл Европу, Францию для тысяч офицеров, не говоря уже о солдатах. «Хорошее нам житьё было в Париже», — писал прапорщик лейб-гвардии Семёновского полка Иван Казаков. — Нам и в голову не приходила мысль, что мы в неприятельском городе».

Оцените автора
Казачий Круг