Проклятые властью

Есть такое мнение

Кайгородов

Любая общественная смута поднимает на поверх­ность политической жизни людей, которые до того, в своей обыденности, не играли никакой исторической роли. Так было и в гражданскую войну, когда благо­даря личным качествам и «Его Величеству Случаю» на общем фоне выделились тысячи и тысячи больших и малых «сильных личностей». Они вышли из разных социальных слоев и были во всех противоборствовав­ших лагерях. Эти герои, неожиданно, как бы ниоткуда, стремительно появившись на сцене, как правило, также неожиданно и стремительно с нее уходят – обратно в породившую их толпу, в историческую безвестность и забвение. И только редкие из этих «героев-комет», этих «падающих звезд» смуты, стали действительно знаковыми фигурами эпохи, заняв свое место в истории. Среди последних вождь Горно-Алтайского восстания 1921 – 1922 гг. А. П. Кайгородов.

Александр Петрович Кайгородов родился в 1887 г. в Абае. Православный. По одним данным, он был сыном казака однодворца, пересе­лившегося в Горный Алтай из Томской губернии, рано умершего, по другим – чистокровным теленгитом. Логично предположить, что семья была смешанной – русско-алтайской. Мать, была алтайкой из достаточно влиятельного теленгит­ского рода. Иначе трудно объяснить метисные черты в лице Кайгородова и особенно его широкие связи и популярность среди теленгитов Улаганской долины. Во всяком случае, он прекрасно владел алтайским языком и был для алтайцев своим.

В 1902 г. Кайгородов окончил начальную школу в с. Сок-Ярык, в которой преподавал его старший брат Нестор и в которой в то же время учился его будущий сподвижник по борьбе с советской властью алтаец Карман Чекураков. (казак-нойон). В начале своей самостоятельной жизни Кайгородов крестьянствовал в волостном селе Катанда, а потом служил таможенным объездчиком в с. Кош-Агач на Чуйском тракте, у монгольской границы. Пока он был в армии и воевал с турками, семья его (жена с сыном) проживала в с. Абай. В 1917 г., согласно данным Все­российской сельскохозяйственной переписи, у нее было 2 лошади, 2 коровы, 6 овец, негодная телега на деревянном ходу, а также три чужих, т. е. на время позаимствованных, сельхозорудия: однолемешный плуг, железная борона и веялка. По алтайским меркам, имущества не много. Но только на этом основании называть Кайгородова «почти бедняком» нельзя. Сам-то глава семьи находился на фронте, и хозяйство без мужчины-работника могло находиться как бы в свернутом виде. Много ли надо женщине с ребенком? Многие факты говорят, что Кайгородов успевал жить на две семьи, много неясного и непонятного. Кроме того, при определении степени зажиточности или бедности данной семьи надо еще учитывать и жа­лование таможенного объездчика, и денежное пособие от казны за призыв в армию кормильца.

В первую мировую войну А. П. Кайгородов воевал на Кавказском фронте. Был ранен. Заслужил «полный бант», т. е. солдатские Георгиевские кресты всех че­тырех степеней, и был направлен в 1-ю Тифлисскую школу прапорщиков, которую и окончил в 1917 г., уже после февральской революции. Герой войны Кайгоро­дов вернулся домой полным георгиевским кавалером и с первым офицерским чином прапорщика, в полити­ческом плане примыкая к партии эсеров.

Точно известны только два факта биографии А. П. Кайгородова, относящиеся к 1918 году. В марте в с. Улала он участвовал в Учредительном Горно-Алтайском съезде инородческих и русских депутатов, провозгласившем национальную автономию алтайцев и избравшем Каракорум – Алтайскую окружную упра­ву. После этого до осени Кайгородов выпадает из поля зрения историков.

В октябре 1918 г. из алтайцев-добровольцев была сформирована конная сотня. В декабре она стояла в Бийске и насчитывала 70 человек. Временно коман­дующим сотней являлся поручик Герасим Яковлевич Гордиенко. В качестве инструктора при сотне нахо­дился подъесаул Терского казачьего войска, Горско- Моздокского отдела, Дмитрий Павлович Зайцев, слу­живший в мировую войну в 4-м Сибирском казачьем полку. А младшим офицером сотни состоял прапорщик Александр Кайгородов. Эта сотня так понравилась командующему войсками Омского военного округа генералу А. Ф. Матковскому, что он увез ее с собой в Омск, где решено было развернуть сотню в дивизион.

Уже 2 января 1919 г. в войсковой штаб Сибирского казачьего войска, вероятно, для внешней экспертной оценки профессиональными кавалеристами, поступил проект штатов Алтайского конного туземного диви­зиона. Согласно этому документу, дивизион должен был состоять из двух конных сотен и иметь в своем личном составе 14 офицеров, 4 военных чиновника, 257 строевых нижних чинов, 33 нестроевых, а всего – 308 человек при 393 лошадях. 16 мая 1919 г. генерал- квартирмейстер штаба Омского военного округа гене­рал И. И. Козлов предложил Войсковому штабу Сибир­ского казачьего войска предоставить под размещение Алтайскому дивизиону часть казарм, освободившихся после ухода из Омска на фронт Сибирской казачьей дивизии. То есть формировать дивизион планировали не где-нибудь, а в самой белой столице – в Омске.

В мае 1919 г. 1-я сотня Алтайского конного тузем­ного дивизиона из Бийска была передислоцирована в Омск и уже 4 июня получила приказание начальника Омского гарнизона вывести 7 июня на парад по случаю годовщины освобождения Омска от большевиков всех свободных от нарядов солдат. Судя по квартирному расписанию частей Омского военного округа по со­стоянию ко 2 июня 1919 г., к этому времени 2-й сотни Алтайского дивизиона еще не существовало. Хотя пик поступления добровольцев в дивизион пришелся как раз на весну 1919 г.: в марте – 40 человек, в апреле – 133, в мае – 96. Всего в течение января – сентября 1919 г. в дивизион поступило 326 добровольцев. Почти четыре пятых из них были «инородцы», остальные – русские.

Осенью 1919 г. Алтайский конный туземный ди­визион под командованием поручика Г. Я. Гордиенко действовал против красных партизан в районе г. Бий­ска. В частности, к вечеру 10 октября он перешел в с. Усть-Кан. Не исключено, что формированием из алтайцев и русских добровольцев двух конных сотен дело не ограничилось. Возможно, в Омске осенью 1919 г. приступили к созданию еще одной сотни. 13 ноября 1919 г. в большой конной атаке белой кавалерии на ча­сти 26-й стрелковой дивизии РККА у дер. Красноярка под Омском участвовала 3-я Алтайская сотня. Во время краха белого режима Алтайский конный дивизион, видимо, разделился. Часть личного соста­ва, собственно алтайцы, отступили к себе в Горный Алтай. Другая часть пошла с армией на восток и в 1920 г. в Чите была слита с остатками 12-й Уральской стрелковой дивизии в Урало-Алтайский конный полк. Алтайцы составили в нем 1-й и 2-й эскадроны. После оставления белыми Забайкалья этот полк был расформирован, а два его алтайских эскадрона влиты в кавполк.

Сведения, что А. П. Кайгородов командовал «Дикой сотней», охранявшей ставку Колчака в Омске, не более чем легенда. В действительности командиром 1-й сот­ни Алтайского дивизиона был подъесаул Д. П. Зайцев, 21 июля 1919 г. в Омске удостоенный быть принятым адмиралом А. В. Колчаком. Прапорщик же Кайгородов служил лишь младшим офицером сотни. Тем более, майская передислокация сотни в Омск, вдруг обер­нулась для него крахом военной карьеры. По одним данным, при отъезде на Бийском вокзале, по другим – проездом на станции Татарской, два прапорщика Ал­тайского конного дивизиона: Александр Кайгородов и Пантелеймон Путьковский, – учинили пьяное буйство. Командующий войсками Омского военного округа «за пьянство и поведение, недостойное звания офицера», разжаловал их обоих в рядовые. Колчак 24 июля 1919 г. утвердил это разжалование.

Вероятно, именно эта личная неудача стимули­ровала активность разжалованного Кайгородова в направлении «суверенного» казачества, которое летом 1919 г. как раз быстро набирало в Омске политический вес, усиливая к себе общественное внимание. Он подал по началь­ству докладную записку с предложением перевести алтайцев в казачество окончательно учитывая более почти двух вековой военный союз Сибирских казаков и алтайских казаков-нойонов и создать из них «областное (не линейное)» казачье войско с функциями защиты госграницы и укрепления за Россией Урянхайского края. Более того, им была организована приговорная кампания на местах: «инородческие» общества (об­щины) Горного Алтая на сходах выносили решения о массовом переходе в казачье сословие. (как говорится веяние времени). В сентябре 1919 г. уже имелись соответствующие «приговоры от боль­шинства алтайцев». С ними Кайгородов приехал в Омск и добился от походного атамана казачьих войск генерала А. И. Дутова разрешения на формирование на Алтае инородческих казачьих полков. Согласно рапорту А. Ф. Долгополова, А. В. Колчак подписал специаль­ный приказ (Указ) о создании из алтайцев и русских нового казачьего войска – Алтайского.

Дело не ограничилось вынесением приговоров об оказачивании. Алтайцы создали ряд добровольческих отрядов в помощь регулярным войскам. Уже к концу сентября 1919 г. они помогали бороться с красными партизанами в горах Горного Алтая, а также заняли все дороги на Чуйский тракт от Ябанчика (устар. название Ябогана) до р. Чуя. В результате, в октябре белые восстановили порядок на Чуйском тракте настольно, что по нему возобновилось безопасное движение пассажиров и товаров. В этой борьбе с партизанами Кайгородов принял участие, хотя не понятно, насколько активное и в каком статусе. Вряд ли, учитывая летнее разжалование в рядовые, он был тогда помощником командира Алтайского дивизиона. Но агитация на общинных сходах осенью 1919 г. сделала его имя известным всему Горному Алтаю.

Когда пал белый Омск и местные власти просто «потеряли головы», Кайгородов, наоборот, активизи­ровался. Он обосновался в Онгудае на Чуйском тракте. В три дня собрал там отряд в 70 человек. Созвал в этом селе съезд алтайцев и русских старожилов. Однако за­тем руководство обороной Горного Алтая от красных было перехвачено у него капитаном Д. В. Сатуниным.

Алтаец из казаков Дмитрий Владимирович Сатунин был «решительным и отважным кадровым офицером», героем первой мировой войны (награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. и Георгиевским оружием). В 1918 г. уполномоченный Сибирского правительства в Горном Алтае штабс-капитан Сатунин поднял в с. Кош-Агач на Чуйском тракте восстание против советской власти, захватил там имущество и деньги Монгольской экспедиции по закупке мяса, организовал на эти средства партизанский отряд (более 80 чел.), во главе которого очистил от красных Горный Алтай и юг Бийского уезда. Выдвинув лозунг «Алтай для алтайцев», он 14 июля 1918 г. в с. Уллях (Улала, док. неточность) провозгласил создание Алтайской республики, за что Временное Сибирское правитель­ство объявило его мятежником и двинуло против самопровозглашенной «республики» войска. После некоторых колебаний Сатунин сдался и был предан суду за превышение власти и незаконные расстрелы. Однако за него вступился военный министр Временно­го Сибирского правительства П. П. Иванов-Ринов, по­считавший репрессивные меры алтайского сепаратиста против большевиков вполне правомерными. В армии Колчака Сатунин служил в 5-й Сибирской стрелковой дивизии 2-го Степного корпуса, затем в Туркестанской дивизии на «Тургайско-киргизском фронте», получил чин капитана.

Выдвинув план организации партизанской войны против коммунистов на Алтае, Сатунин был принят Верховным правителем, который 1 декабря 1919 г. назначил его атаманом Алтайского казачьего войска (в советской историографии командующим войсками Алтайского округа.) Особые полномочия были получены им и от главнокомандующего Восточным фронтом генерала К. В. Сахарова, который своим приказом № 1507 по­ручил ему возглавить партизанскую борьбу на Алтае. В начале декабря Сатунин со своим единомышленником капитаном 2-го ранга Б. М. Елачичем приехал в Бийск, где в несколько дней сформировал добровольческий от­ряд (до 300 чел.), хорошо вооружив его за счет запасов местного гарнизона, с которым 8 декабря выступил из Бийска на с. Улала. Боем у дер. Шебалино он предот­вратил окружение отряда красными партизанами.

Кайгородов и Сатунин встретились в Онгудае. Первый хотел откочевать в Монголию и там переждать кризис. Второй мечтал удержать Горный Алтай, создав там местное правительство и свои вооруженные силы. Съезд в Онгудае избрал Горно-Алтайскую управу во главе с художником Г. И. Чорос-Гуркиным и Д. М. Тобоко­вым, а Сатунина утвердил командующим войсками управы. Последний попытался свести все белые части, отступившие в Горный Алтай, в Алтайское казачье войско (начдив – ротмистр Склаутин, или Склауни), а южных алтайцев призвал «собирать дружи­ны» против красных. Многие алтайцы, не желая в случае отступления за границу терять свое имущество, поддержали оборонительную тактику Сатунина.

Не был забыт и казачий вопрос. Сатунина избрали официально войсковым атаманом Алтайского казачьего войска на съезде в Онгудае в декабре 1919 г. Так или иначе, но Кайгородов сильно возмутился, так как «считал себя более правомочным лицом», ведь именно он был автором самой идеи, организатором приговорного движения, имел полномочия на перевод алтайцев в регулярное (полное служивое) казачество от самого Дутова. Конфликта, впрочем, ввиду неравенства реальных сил не получилось. Да и Сатунин, учтя симпатии алтайцев, повел себя умно: назначил Кайгородова своим вторым помощником («2-м генерал-квартирмейстером командующего войсками Алтайского округа»- информация советской историографии), восстановил его в чине прапорщика, а затем несколькими приказами произвел в штабс-капитаны «с переименованием в подъесаулы по иррегулярной кавалерии Алтая». Кайгородов при­ступил к формированию из алтайцев Чуйского полка.

Атаманство Сатунина длилось, однако, очень не­долго, быть может, всего несколько дней. В его отряде, отступавшем по Чуйскому тракту к монгольской гра­нице, усиливалось разложение. В середине декабря у Хабаровки учебная команда перебила своих офицеров, ушла горами от погони и сдалась в плен красным пар­тизанам. Кайгородов тогда у Хабаровки чуть не погиб: был арестован восставшими солдатами, но сбежал.

Когда Сатунин решил перехватить у противника инициативу: перейти в контрнаступление и отбить уже оставленные белыми Онгудай и Улалу, – это вызвало возмущение части личного состава. В с. Иня два деле­гата Георгиевского эскадрона явились к командующему и потребовали отменить бессмысленное, по мнению их эскадрона, наступление и продолжить движение в Монголию. Сатунин сначала из тактических соображе­ний согласился с ними, но на самом деле решил силами надежного Катунского полка подавить оппозицию. Эта попытка справиться с георгиевскими кавалерами стоила ему жизни. 4 января 1920 г. Сатунин был смертельно ранен в голову и через четыре часа скончался. Есть три версии, где это случилось: в с. Иня, с. Иодро или в дер. Ямишка между двумя этими селами. По данным барнаульского историка Н. Ю. Белоусовой (Ивановой), события раз­вивались так. По приказу Сатунина корнет Ферров с 10 подчиненными отправился в Ямишку захватить двух делегатов-георгиевцев, но, не зная их в лицо, аресто­вал в деревушке всех военнослужащих и доставил к квартире командующего (в каком населенном пункте?). Делегаты были возмущены вероломством начальства. Приняв доклад Феррова, Сатунин с криком: «Я сам их найду!» – выбежал из дома и тут же получил роковую для него пулю. Видно, арестованных плохо обыскали. Стрелявшего из нагана подхорунжего Георгиевского эскадрона Надеина повесили. Его сообщник, второй делегат, сумел убежать.

После смерти Сатунина командование принял его первый помощник – капитан 2-го ранга Б. М. Елачич.

Борис Михайлович Елачич (1885 – 1932) был кадровым офицером военно-морского флота. Окончив Морской корпус в Петербурге (1907), служил в 1-м Балтийском флотском экипаже, участвовал в мировой войне. Мичман (1908), лейтенант (1912), старший лейтенант (1916). Одним из первых Елачич вступил в Доброволь­ческую армию – в ноябре 1917 г. в Ростове-на-Дону. В рядах Морской роты в феврале 1918 г. участвовал в боях за г. Батайск. Затем он вышел из состава Добро­вольческой армии, уехал в Баку, а оттуда через Каспий пробрался в белую Сибирь.

На совещании комсостава во главе с Елачичем было решено быстро, на ходу провести переформирование распадавшихся войск Алтайского казачьего войска (всего до 2200 чел.), сохранив только надежные части и распределив по ним весь боеспособный элемент. В конце января 1920 г. Елачич приказал этим частям передислоциро­ваться и прикрывать следующие направления: сфор­мированный Кайгородовым Чуйский полк – Телецкое озеро, созданный на основе остатков Алтайского конного туземного дивизиона Катунский полк – Ула­ган, Алашский полк – Айгулак; Прожекторной роте капитана Банникова следовало перейти в Монголию (там, в Монголии, на заимках у Саксая, разоружена). Кайгородов почему-то остался недоволен этой дис­позицией и начал в Горно-Алтайской управе интригу против командующего. К тому же Елачич некстати заболел тифом. И в начале февраля управа назначила вместо него Кайгородова. Приказом от 10 – 12 февраля 1920 г. тот сформировал новый штаб.

Примерно в это же время к его отряду при­соединились казаки сибирцы, пришедшие из Шарасумэ. Но вряд ли Кайгородов и тем более, его предшественник Елачич думали тогда об полном оказачивании алтайцев, а так же о атаманстве.

«В тяжелые дни досталась ему шапка Мономаха», – сказал о Кайгородове как командующем мемуарист В. Ю. Сокольницкий. Судьба войск Сатунина, Елачи­ча, Кайгородова типична для исхода остатков Русской армии адмирала А. В. Колчака из Сибири, вне зависи­мости от того, по какому маршруту спасалась от по­бедителей та или иная белая группировка. Колчаковцам приходилось уходить от преследования регулярных частей Красной Армии и одновременно отбиваться от наскоков красных партизан, пытавшихся отсечь до­бычу побольше, а то и вовсе перерезать путь. Свиреп­ствовала эпидемия тифа. Без теплого обмундирования, которого многие солдаты не имели, сибирские морозы сделались еще одним врагом. Кайгородов в 1921 г. вспоминал, что «Чуйский тракт был разорен казака­ми, шедшими на Катон-Карагай, но вернувшимися обратно». Речь, видимо, о казачьем отряде хорунжего Щеглова, отступившем с Бийской линии Сибирского казачьего войска на Уймонский тракт. Оттуда сибир­цы попытались пройти на Кобдинский тракт и через Катон-Карагай уйти в Западную Монголию. Это не удалось, и им пришлось уходить за границу Чуйским трактом. Отряд Кайгородова шел после них, т. е. по уже опустошенным войной селениям. И люди, и ло­шади голодали. Солдаты ели собак, галок, валявшиеся головы и потроха скота, забитого жителями два-три месяца назад. От бескормицы начался падеж конского состава. «Состояние отряда было ужасное».

В этом отступлении были и героические момен­ты, например, «красивые эпизоды боев на Телецком озере». В одном из тех боев «красные были разбиты наголову противником в десять раз меньшим по числу штыков». Но все же больше было жалкого, по­стыдного. Жестокая и неравная борьба с природой и людьми, необыкновенная тяжесть зимней войны в горах, тиф, голод, морально-психологический кризис, как следствие краха режима Колчака, наконец, праг­матизм населения, не спешившего связывать судьбу с белыми партизанами и казаками, – все это не могло не вызвать в достаточно разнородном формировании внутренних раздоров и разложения. Мобилизованные солдаты в лучшем случае разбегались, в худшем – бунтовали и передавались красным, уводя с собой или сразу убивая своих командиров. Поэтому офицерство в большинстве своем было настроено панически и вслед за тыловыми службами стремилось быстрее бежать заграницу. Части выходили из повиновения и не выполняли приказы. Войска немилосердно грабили население, отбирая про­дукты, зимнюю одежду и обувь. Но при всем желании штаба Алтайского казачьего войска пресечь эти бесчинства не было никакой возможности.

Когда Кайгородов был в с. Улаган, красные пред­ложили ему переговорить насчет сдачи в плен. Эти переговоры состоялись в начале апреля 1920 г. в с. Чибит. С красной стороны их вели представители 234-го Мало-Вишерского стрелкового полка 26-й ди­визии РККА. Кайгородов на переговорах упорствовал, держался вызывающе, твердя, что Горный Алтай со­ветскую власть никогда не признает. На принятие и выполнение ультиматума о капитуляции казакам дали время. Но когда Кайгородов вернулся в Улаган, уйти в Монголию по Чуйскому тракту стало уже невозможно, так как красные заняли Кош-Агач. Выход из западни оставался один: долиной р. Челушман. Поэтому, ни с кем не обсуждая предложение о сдаче, Кайгородов сразу приказал выступать этим единственным путем к границе. Но за ним двинулось человек 600 – 700. Прочие остались и сдались, в том числе полным со­ставом – Алашский полк.

Отряд шел речной долиной и через белки, т. е. гор­ные вершины с ледниками, по дорогам и без них, по очереди протаптывая тропу в глубоких снегах. Шел в тридцатиградусные морозы. Продовольствия не было, ели лошадей. Порой за чашку муки отдавали местным алтайцам и монголам винтовку или даже пулемет. Многие, обессиленные тяжелейшими переходами и особенно тифом, отстали. 19 апреля 1920 г. Кайгородов перешел госграницу, с ним было около 400 человек.

Отряд остановился «решать свою судьбу» в районе Бекон-Мурена (Бекон-Морен), вблизи заимки Коз­ловского. Монголы в продовольствии отказали, есть было нечего. Спустя несколько дней в Бекон-Мурен приехал командир 234-го Мало-Вишерского полка Беляев и стал убеждать белых вернуться на родину. Кайгородов колебался, тянул переговоры. Наконец и он согласился, что пора «воткнуть штыки в землю».

Почти все решили возвращаться в Россию и сдаться победителям. Назначили день выступления. Но в ночь перед возвращением, изменив свое решение, Кайгоро­дов с небольшой ватагой казаков алтайцев исчез. Оказалось, он поехал в г. Кобдо, центр Западной Монголии, чтобы взять в русском консульстве серебро и мануфактуру на содержание своего отряда.

Советские историки обвиняли Кайгородова в том, что он ограбил Бийское казначейство и растранжи­рил в Монголии 360 пудов вывезенного русского серебра. В действительности ценности в Бийске, готовясь к защите Горного Алтая, изъял Сатунин. Для закупок продовольствия и лошадей ему нужно было именно серебро, поскольку ни алтайцы, ни монголы бумажных денег не признавали. Причем с юриди­ческой точки зрения Сатунин не был захватчиком серебра, так как согласовал вопрос с командующим войсками Барнаульско-Бийского района полковником А. И. Камбалиным, который взял всю ответственность за эту выемку из казначейства на себя.

Серебро с тыловыми службами и обозами войск Алтайского округа заранее было эвакуировано в Кобдо, где попало в руки российского генерального консула А. П. Хионина. Последний опирался на свои связи с китайскими властями и монгольской элитой, надавить на него Кайгородов не мог. Он вспоминал в 1921 г. об этом эпизоде: «Консул Хионин отказался выдать выве­зенное нами же при эвакуации серебро, говоря, что мы – политические эмигранты и прав на него не имеем». Единственное, чем помог консул, – принял и устроил на лечение больных тифом бойцов. Убедившись в не­возможности совместной работы с Хиониным, этим, по определению Сокольницкого, «хитроумным Улиссом», Кайгородов вернулся к Бекон-Мурену. И почти никого там не застал. Средств не было, последние люди расхо­дились, и, казалось, отряд его окончательно распался.

Но не таков был Кайгородов, чтобы складывать руки. Когда до него дошел слух, что на Алтае готовится восстание против коммунистов, быстро собрал человек 60 алтайских казаков и простых алтайцев и в июне 1920 г. долиной р. Челушман про­ник с ними в Горный Алтай. Мечты у него были грандиозные. Развернуть на Чуйском тракте партизанское движение, пробраться к Бийску, где он знал каждую тропинку, поднять на восстание Бийский концлагерь, затем Барнаульский… Неожиданно вынырнув из тай­ги, Кайгородов захватил с. Иня на Чуйском тракте (на Катуни, недалеко от впадения в нее р. Чуя), сжег паром. Но вскоре начались неудачи.

Подразделение отряда во главе с алтайцем Васи­лием Штанаковым (25 чел.) было разгромлено у пере­правы через р. Катунь. По одной версии, партизаны атаковали переправу, но были рассеяны пулеметами. По другой, более прозаичной, Штанаков беспечно расположил своих людей на ночлег на открытом ме­сте. Красные внезапным пулеметным огнем отсекли алтайцев от их лошадей. «И пришлось бежать». Штанаков вернулся к командиру с несколькими бойцами…

Передохнув в ущельях р. Аргут и погостив у бога­того скотовода казака-нойона Кармана Чекуракова, друга со школьных лет, Кайгородов горными тропами двинулся к границе. Он вспоминал в 1921 г. об этом своем походе: «Скоро обнаружилось, что наши предположения о подготовке восстания были неверны. Разочарование наше было так сильно, что отряд мой рассыпался, и я с остатком от­ряда в 15 человек через Орхат вернулся в Монголию».

В октябре 1920 г. Кайгородов обосновался на зи­мовку в местности Оралго (150 – 180 верст севернее г. Кобдо) по р. Кобдо, вблизи заимок Никифорова и Мальцева, образовав там, по определению Сокольниц­кого, «Алтайскую сечь». К нему прибились «два-три десятка изверившихся в своих начальников людей из отрядов Смолянникова, Шишкина и Ванягина». Жить было не на что, отряду грозил голод. Решили реквизи­ровать средства у «Центросоюза» – кооперативной ор­ганизации, закупавшей у монголов скот для Советской России. Сразу же повезло захватить большой гурт в 900 быков. Но монголы жаловались китайским властям, что среди них самовольно поселились вооруженные чужаки, и просили их выдворить. Кайгородов решил уходить в более спокойное место: на запад Урянхай­ского края (Тувы), на р. Кемчик. Послал туда партию быков, закупил хлеба. Но горные перевалы слишком рано завалило снегом, пришлось ему зимовать в Оралго. Монголы, видя, что китайцы боятся задевать казаков-партизан, притихли.

Рассылая конные разъезды, Кайгородову удалось отбить в общей сложности три гурта «Центросоюза» (всего до 10 тысяч баранов и свыше 1 тысячи голов крупного рогатого скота), а также кое-какой инвен­тарь, имущество и некоторое количество серебра. Неожиданно он провел в Кобдоском округе, точнее, в сфере своего влияния, насильственную мобилизацию алтайцев и увеличил отряд до ста с лишним человек. Ядро отряда составляли алтайцы Аяшевы, Токшеневы, Чендыбировы и др. Мысли «атамана Алтайской сечи» уносились иногда к Руси. Время от времени он слал в Горный Алтай с воззваниями верных людей: Товара Чекуракова (брата Кармана) и других. Призывы его были просты: подниматься против «жидовских бор­цов» – коммунистов, за Учредительное собрание.

Захваченный скот можно было продать только по дешевке, а добытые средства расходовались широко и не всегда продуманно. И в феврале 1921 г. Кайгородов оказался в ситуации, когда вот-вот надо было прини­маться за поиски новых источников существования. Тут, как нельзя кстати для алтайских казаков, Азиатская конная дивизия барона Р. Ф. Унгерна разгромила китайцев и заняла г. Урга, столицу Внешней Монголии. Власти в Кобдо решили отомстить русским. По их наущению в ночь на 20 февраля, в китайский Новый год, солдаты- китайцы учинили погром русских в Кобдо. Ища спа­сения, русское население города и окрестных заимок бросилось в Оралго, потому что только там можно было найти вооруженную защиту.

Узнав о Кобдинском погроме, Кайгородов, прежде всего в отместку организовал по всей Западной Мон­голии захват имущества китайских торговых фирм. В «Алтайское Запорожье» пошли караваны с китайскими товарами: чаем, мукой, мануфактурой. Затем разослал конные разъезды и расставил дозоры, чтобы они пере­хватывали беженцев из Кобдо и направляли их в лагерь отряда. Когда власти пригрозили наказать за грабеж фирм, Кайгородов решил идти походом на Кобдо и стал к нему деятельно готовиться.

С 23 февраля по 17 марта 1921 г. в «Сечь» ежеднев­но прибывали русские беженцы. Здесь всех их радушно встречали, размещали в аилах (юртах), кормили из походной кухни. Общий котел и сытный суп привели к тому, что «разномастная публика объединилась». Когда 15 марта в Оралго из Кобдо приехал полковник В. Ю. Сокольниц­кий, «Сечь кипела как муравейник»: в кузнице ковали наконечники для пик (винтовок было мало), женщины на швейных машинках шили обмундирование, мужчи­ны, разбитые на две сотни, проходили военное обуче­ние. Сокольницкий принял предложение Кайгородова стать начальником штаба отряда.

Китайский гарнизон вследствие успехов Унгерна в районе Урги был вынужден спасаться и внезапно оставил Кобдо, захватив с собой лишь самое цен­ное (в ночь на 26 марта 1921 г.). Монголы кинулись грабить беззащитный город и подожгли его. Передо­вая застава кайгородовцев (20 чел.) утром 29 марта 1921 г. вошла в Кобдо и начала водворять порядок. Весь же отряд, выступив из Оралго 30 марта, вступил в Кобдо вечером 2 апреля.

Структура отряда в то время была следующей:

1-я сотня подъесаула Шестакова (около 100 всад­ников),

2-я сотня подъесаула Феррова (около 60 всадников),

команда разведчиков партизана В. Штанакова (27 всадников),

пулеметная команда партизана Булычева (30 чел., 1 станковый пулемет Максим и 2 ручных Шоша),

резерв чинов (до 40 чел.),

тыловая команда подполковника Клочкова (30 ин­валидов, временно оставлена в Оралго).

На весь отряд было всего с сотню винтовок, по 30 – 35 патронов на каждую. Среди лошадей было много худых, с побитыми спинами.

Кайгородов попытался организовать преследование оставивших Кобдо китайских войск, выделив для этого лучшую часть отряда (1-я сотня, команда разведчиков, 2 пулемета) под началом подъесаула Шестакова. Но погоня не удалась, так как монголы не давали казакам сменных лошадей. Лишь авангард поручика Щербатова слегка потрепал арьергард китайцев.

Когда отряд Кайгородова шел от Оралго к Кобдо, в него монгольским чиновником Балдын-гуном было доставлено послание от Унгерна. Барон требовал под­чинения как командующему всеми белыми силами в Монголии. Кайгородов признал верховенство Унгерна, установил с ним самую тесную связь и стал предста­вителем барона в Кобдоском округе. Еженедельно в Ургу отправлялись копии приказов по отряду. А 7 мая 1921 г. в Ургу за информацией и указаниями выехал начальник штаба отряда полковник В. Ю. Сокольниц­кий. Он вернулся через месяц с большим караваном верблюдов, привезшим от Унгерна 2 пулемета, 260 винтовок, снаряды, мануфактуру, чай и другие товары. С этим караваном было доставлено и легкое горное орудие французского производства. Сокольницкий знал, что эта старая «пушка ни черта не стоит», так как «родных» для нее снарядов все равно не было, а только меньшего калибра, но, тем не менее, взял и привез ее в Кобдо для поднятия морального духа алтайских казаков.

Кайгородов превратил Кобдо в опорную базу от­ряда, взял всю полноту власти в Кобдоском округе в свои руки и, согласно приказу Унгерна, провел в нем всеобщую мобилизацию русских и Российских инородцев до 43 лет. Призыв дал 180 человек, пошедших на усиление старых ча­стей и на укомплектование новой, формируемой 3-й сотни штабс-капитана Зилотина. Затем приступили к созданию 4-й сотни. Численность отряда, получившего название «Сводный русско-инородческий отряд войск Горно-Алтайской области Алтайского казачьего войска», возросла до 500 человек.

В это время в Западной Монголии подъесаул Кай­городов вспомнил о своем казачьем проекте 1919 года. В Кобдо он обмундировал отряд в форму Алтайского войска, утвержденную адмиралом Колчаком: черное обмундирование (но большинство надевали верх сибирских казаков (кителя и гимнастерки), которая имелись в изобилии), желтые лампасы, папахи с желтыми же шлыками и т. д. Каждая сотня имела свой цвет папах: 1-я сотня – черные папахи, 2-я – белые, 3-я – желтые, 4-я – коричневые.

Отправляя своего начштаба полковника В. Ю. Со­кольницкого в командировку в Ургу, «атаман Алтай­ской сечи» поручил ему ходатайствовать перед бароном Унгерном о признании Алтайского казачьего войска, а проездом в Улясутае «отыскать, где находится прапор­щик Калитин, и взять у него документы, касающиеся организации на Алтае казачества».

В составе 1-й сотни были и сибирские казаки, как минимум человек 12 – 15. Командовав­ший этой сотней подъесаул Шестаков служил ранее, в 1919 г., адъютантом командира 2-го Степного кор­пуса генерал-майора Сибирского казачьего войска И. С. Ефтина. А сам он происходил либо из сибирских, либо из семиреченских казаков.

Кайгородов рвался в поход на Русь, верил, что его там ждут, что сибирское крестьянство обязательно поддержит и что у него будет триумфальное шествие на Бийск и далее. Его офицеры, в том числе Соколь­ницкий, не разделяли такого оптимизма. Как можно наступать, когда «лошади выглядели одрами, не было подков», когда на винтовку приходилось не более двадцати патронов, притом винтовки имелись далеко не у всех бойцов?!… Тем не менее, получив приказ Ун­герна № 15 от 21 мая 1921 г. о наступлении на Сибирь, Кайгородов немедленно принял его к исполнению. Предполагалось, что «Сводный русско-инородческий отряд войск Горно-Алтайской области Алтайского казачьего войска» захватит Алтай и при поддержке сибирских казаков начнет наступать в Иртышском направлении: на Семипалатинск и Омск.

25 июня 1921 г. «Сводный русско-инородческий от­ряд войск Горно-Алтайской области Алтайского казачьего войска» выступил из Коб­до в поход на Россию, но возле оз. Толбо получил сведе­ния о вторжении красных в Монголию. В течение июля – первой половины сентября он с переменным успехом действовал против Кобдоского экспедиционного от­ряда РККА под командованием латыша К. К. Некундэ (Байкалова), а 17 сентября окружил Байкалова в хурэ (монастыре) Саруль-гунь у оз. Толбо и в тот же день соединился с отступившим в этот район из Синьцзяна Оренбургским корпусом генерала А. С. Бакича. В ночь на 21 сентября Кайгородов руководил штурмом. Из-за неудачи поссорился с Бакичем и 22 сентября ушел от хурэ на Алтай, уведя и некоторую часть бакичевцев, добровольно к нему присоединившихся. Он пытался наступать прямо по Чуйскому тракту, но 27 сентября у с. Кош-Агач был разбит и, отойдя в Киргизскую во­лость, разрешил желающим вернуться в Монголию, чем большинство бойцов и воспользовалось. Эта часть отряда 29 сентября выступила на г. Кобдо, а оттуда во главе с Сокольницким ушла в Северный Китай, где в конце 1921 г. была интернирована.

Сам Кайгородов, будучи приглашен крестьянами с. Онгудай, со 148 казаками добровольцами, в основном алтайца­ми, двинулся Курайской тропой в глубь Горного Алтая. На этом закончилось его участие в Белом движении и в оказачивания алтайцев начался новый период. Подчинив основные партизанские отряды и поднимая агитацией и мобилизациями русское и алтайское крестьянство, «атаман Алтайской сечи» скоро пре­вратился в вождя Горно-Алтайского восстания 1921 – 1922 гг.

Соединившись в урочище Можой с казаками и алтайцами К. Чекуракова, Кайгородов захватил 27 октября Бе­лый Бом, где пленил и затем отпустил на свободу 40 красноармейцев. Призвал крестьянство подниматься против «ига и насилия большевиков», за «гражданскую свободу», за «право трудового народа свободно тру­диться и по своему усмотрению пользоваться трудом», за Учредительное собрание. Широко рассылая свои воззвания и агитаторов, Кайгородов старался всюду поднять восстание. Он подчинил себе повстанческие отряды крестьян так и разрозненные отряды казаков Ф. И. Тырышкина, Семенека и Тужлея. Пытал­ся наступать на центр Горного Алтая с. Улала. Сначала, обойдя Онгудай с его сильным гарнизоном, занял с. Туэкта и от него по Чуйскому тракту двинулся на дер. Шебалино. Но затем, ввиду значительных красных сил на тракте, пошел обходным путем: дер. Теньга – с. Белый Ануй (9 ноября 1921 г.) – с. Черный Ануй – дер. Топольная – с. Куяган. Ему удалось собрать до 2000 повстанцев. Однако после поражения в бою у Тоурака, в котором красные ввели в дело артиллерию (20 ноября 1921 г.), Кайгородов был вынужден отсту­пать на юг и не смог остановить дезертирство из от­ряда. От с. Усть-Кан, сохранив под своим началом 300 чел., двинулся по Уймонскому тракту. После тяжелых боев у Усть-Коксы, Катанды и Ак-кема с остатками казаков и повстанцев (160 чел.) в начале декабря 1921 г. скрылся в ущельях р. Аргут, правого притока Катуни.

Из долины Аргута, где казаки в наспех соору­женных землянках-норах провели часть зимы (10 де­кабря 1921 – 28 января 1922 гг.), Кайгородов от имени «Штаба Освободительной армии» рассылал приказы и воззвания на Чуйский и Уймонский тракты. 28 января 1922 г. он снова выступил в поход – на Уймонский тракт. Приказом русско-инородческим партизанским отрядам Горного Алтая № 1 от 30 января 1922 г. объявил мобилизацию. Захватил с. Катанда (5 фев­раля 1922 г.) и в течение февраля 1922 г., пополняясь мобилизованными, очистил от коммунистов Уймон­ский тракт и часть Ануйско-Куяганского района. В с. Усть-Кокса был проведен народный съезд, избрав­ший «Временное районное управление» – орган граж­данской власти на освобожденной территории. После усиления и активизации коммунистов в верховьях р. Чарыш Кайгородов решил перенести основные дей­ствия на Чуйский тракт, где, у пос. Купчегень, один из его сподвижников Т. Чекураков уничтожил 26 февраля батальон 185-го стрелкового полка, захватив 2 пуле­мета, более 200 винтовок, патроны и другие трофеи (красные в том бою убитыми, ранеными и пленными потеряли 352 чел.).

Обманув преследователей, которых увлекло за со­бой небольшое подразделение партизан, Кайгородов с основными силами ринулся на Чуйский тракт. Взял с боем Туэкту (9 марта 1922 г.). Собрав до 1200 чел. при 4 станковых пулеметах, он начал наступать на Онгудай. Предпринял в течение трех суток 20 атак на это село, но сильным гарнизоном был отбит и, потеряв более 200 чел., решил уходить назад на Уймонский тракт. В пути, на р. Ябоган, у дер. Теректы, Кайгородов ночным ударом разгромил эскадрон чоновцев в 120 сабель: по­ловину перебил, половину разогнал по горам (18 марта 1922 г.). Но только со второй попытки смог прорваться к Теректинскому хребту. Переходя его, устроил пре­следователям засаду, из который те едва вырвались. В конце марта с отрядом остановился на Уймоне (840 чел., штаб в Катанде).

Закрыв сильными заставами все горные проходы на Уймонский тракт, Кайгородов надеялся передохнуть и вновь перейти к активным действиям. Но допустил роковую для себя ошибку: понадеявшись на глубокие снега, оставил без охранения тропу через Яломанский белок, труднопроходимый и в летнее время. Именно по этому пути проник на Уймон отряд ЧОН под началом И. И. Долгих, имевший Приказ во что бы то ни стало ликвидировать Кайгородова до начала весны. Во вре­мя невероятного по тяжести трехсуточного перехода Долгих потерял на горных спусках половину своего отряда, но на рассвете 10 апреля 1922 г. внезапно во­рвался в Катанду.

Кайгородов выскочил на звук выстрелов тогда, когда коммунары были уже у его крыльца, и на свой властный окрик: «Что за стрельба?» – получил пулю в грудь. Он успел метнуться назад в дом и даже свалиться в погреб, где красные и нашли тело. Изо рта его шла пена. Не то смертоносная пуля пробила легкое, не то есаул принял яд. Смерть Кайгородова имела такое моральное значение, что советская история сохранила даже имя его убийцы (старшина 2-го эскадрона алтай­ского ЧОН П. П. Михайлов).

Долгих отрубил Кайгородову голову и в ящике со льдом отправил в Онгудай (он же единолично порубил шашкой всех взятых в Катанде пленных – 40 человек!). Из Онгудая голову переправили в Барнаул, и начальник 21-й Пермской стрелковой дивизии Г. И. Овчинников принес ее в кастрюле со спиртом на заседание Алтай­ского губисполкома. Показали ее, для опознания, и одной из жен Кайгородова (по воспоминанию его сослуживцев еще по Кавказкой войне у него была еще одна жена теленгитка с которой он тайно венчался) сидевшей в Барнаульской тюрьме Кайгородова Александре Флегонтовне (урожденной Дорошенко, из бийских мещан, брак не венчан).

Этот разгром и гибель вождя вызвали развал пар­тизанского движения в Горном Алтае. Стали сдаваться не только рядовые участники, но и видные командиры. Правда, летом опять наблюдался некоторый подъем движения. Но был он недолгим. В октябре сдался Тырышкин, в ноябре угодил в плен Орлов. И в дека­бре 1922 г. Горно-Алтайское восстание, центральной фигурой которого, несомненно, был Кайгородов, окончательно угасло.

Сатунин и Кайгородов были настоящими войско­выми атаманами, да и само Алтайское казачье войско это яркий пример доблестного пламени борьбы. Следует признать, попытка окончательно оказачить алтайцев имела место. Не будь такого быстрого краха Белого движения в Сибири, вероятно, они могли до­биться более зримых результатов. Их сподвижники и последователи (во всяком случае, некоторые) дей­ствительно хотели полностью оказачиться, если и в эмиграции продолжали считать себя казаками Алтайского казачьего войска (например, полковник Пастухов). Кроме того, через от­ряд Кайгородова в 1920 – 1921 гг. прошли сибирские, енисейские и оренбургские казаки.

И друзья, и враги признавали, что Александр Пе­трович Кайгородов являлся одним из лучших казаков Сибири периода гражданской войны, так сказать, «природным казаком партизаном». А некоторые добавляли, что по типажу своему был он «настоящим казачьим атама­ном времен XVII – XVIII веков»: «грубым, огромной физической силы человеком, во хмелю способным прибить любого из своих офицеров, но обладавшим врожденным чувством справедливости». Могучим человеком-самородком с мятущейся душой, порой зверски жестоким, порой скромным, гуманным. Добро и зло в нем перемешались. «Повиновались ему беспре­кословно». Кулачные расправы и ногайку часто прощали, так как обычно атаман наказывал за дело. Многие любили его искренно. Некоторые партизаны, особенно алтайцы, шли за ним в огонь и воду и не раздумывая клали за него свои жизни. Кайгородов был порывист, энергичен, вспыльчив, храбр, опытен, решителен в дей­ствиях. Властвовать не только любил, но и умел. Имея сугубо практический склад ума, политикой и иными высшими материями интересовался мало.

Слабостями его были алкоголь и женщины, к по­следним он пристрастился во время военной службы, муча потом своими похождениями своих жен. Кайгородов производил своей внешностью выгодное впечатление. Выше среднего роста, широкоплечий, с легкой походкой горца. Жгучий брюнет с вьющимися волосами. Лицо с типично монгольскими чертами, гру­быми, но довольно красивыми или, скорее, мужественными. Глаза косые карие, зорко смотрящие. Любил носить кавказскую черкеску с кинжалом. Кайгородов «знал себе цену среди женщин» и пользовался этим.

И при всем при том казачий сын и герой первой мировой войны Александр Петрович Кайго­родов боролся против коммунистов, за Россию, Алтай и казачество бескорыстно, фанатично, до последнего вздоха.

По данным оставшихся после «Катандинского разгрома» казаков, тело Кайгородова без головы перевезли в с. Улаган к его второй жене и захоронили вблизи его. В могилу так же положили его коня по кличке «Бубенчик»- умершего через 2 дня после гибели Кайгородова по неизвестным причинам.

Читатель наверное спросит, где можно отдать дань памяти героическим казакам в Республике Алтай? Нет, нет, не спрашивайте ибо не найдете ни Креста ни светлой памяти. А услышите – Бандиты, разбойники, убийцы. Вот такое отношение к А.П. Кайгородову и всем Алтайским казакам у современной власти. Кайгородов Александр Петрович до сих пор не реабилитирован и не рассказана людям правда про него. Зато другим карателям как Долгих отдаются почести, называются в их честь улицы, их портянки хранятся в музеях. Но помни читатель, «непомнящие» всегда будут осуждены временем. Пока хоть один казак помнит о своих предшественников героях казаках- то живо Казачество и будет жить Россия!

Оцените автора
Казачий Круг