Жемчужины в имперской короне.
19.12.10 Автор: П. Н. Краснов Источник: "Казачий альманах"
Одиннадцать казачьих войск — одиннадцать жемчужин в блистательной короне
Российской Империи. Три городовых казачьих полка — три бурмицких зерна
Белого Царя. Донское, Кубанское, Терское, Уральское, Сибирское,
Астраханское, Оренбургское, Забайкальское, Семиреченское, Амурское и
Уссурийское казачьи войска — у каждого своя история, — у кого, уходящая в
даль веков, к истокам земли Русской, у кого еще недолгая, молодая жизнь
искусственно продвинутых «на линию» полков, — все покрыты неувядаемой
славой походов и боев, сражений и побед. У каждого был свой неприятель,
свой театр военных действий, свои в песнях воспетые герои.
Три городских полка — Красноярские, Иркутские и Енисейские
казаки — три горододержца, хранителя порядка в Сибири, на далеком
Сибирском тракте.
Кроме Астраханцев и Красноярцев — я знал их всех. С одними
прожил тесною жизнью на протяжении десятков лет, с другими связан
годами, проведенными вместе в трех войнах, третьих видал только в
лагерях, на ученьях. Всех успел оценить и горячо полюбить.
* * *
Казаки приходили на службу на своих собственных, часто
доморощенных, казачьих конях, со своими седлами, в своем обмундировании,
со своими шашками и, одно время, со своими ружьями и пиками. Как поется
в казачьей песне:
...Он с походом нас поздравил. Отдавал строгой приказ: —
Чтобы были у вас, ребята, Ружья новыя Берданы. Шашки вострыя в ножнах...
Казаки снаряжались дома и вполне готовыми приходили в
полки. Юношами-«малолетками» они обучались военному делу, жили в
лагерях, и полковая жизнь им была знакома и не страшила их.
Они не боялись лошади. Конь входил в семью казака, был
тесно связан с его бытом. Казаки любили своего коня, как члена семьи,
как связь с домом.
Казаки несли воинскую повинность все поголовно, без льгот.
В казачьей семье — и отец, и дед, и прадед — и, далеко в века уходя,
все были воины; служили и старший, и младший брат, и оттого создавалась
традиция службы и уважения к ней.
По стенам казачьего куреня висели фотографии тех, кто
служил раньше, портреты начальников и героев. О них пели песни казачки,
их поминали и знали.
Казаки были прирожденные воины.
Они сами стали такими. Их закалила в боях на границе история.
Это было очень трудно, дорого и разорительно казакам
снаряжаться на службу. От них требовали всё лучших, более рослых и
кровных коней, красивого, крепкого, исправного снаряжения. Они стояли
наряду с полками блистательной кавалерии Российской, и войсковое,
казачье самолюбие требовало не быть ни в чем ниже их.
Я был очень близок с казаками. В молодые годы, младшим
офицером, я жил с казаками одной жизнью, ночевал в полевых поездках и на
маневрах в одной хате, в поле, на сеновале, сутками был с ними и много с
ними говорил, — говорил откровенно, по душе, не как начальник, а как
старший брат говорит с младшим.
Я знал родителей многих казаков, говорил с ними.
Я никогда не слыхал ропота, жалоб на разорение, на тяжесть службы.
Молча, в величайшем сознании своего долга перед Родиной,
несли казаки свои тяготы по снаряжению на службу и гордились своим
казачьим именем.
В них было прирожденное чувство долга.
На смотрах и парадах — им выпадало самое трудное.
Лейб-Гвардии б-я Донская Казачья Его Величества батарея, всегда, по
традиции — карьером проходила на церемониальном марше. Карьером
пропускали и казачьи полки. Если на маневрах конница переплывала реки —
первыми плыли казаки.
Они изумляли своей бесстрашной джигитовкой. Они восхищали
легкостью и красотою своего строя, они поражали затейливою игрою
заманивающей лавы. Они, по признанию всех иностранцев, видевших их в
мирное время, — были единственной в мире, неподражаемой и несравненной
конницей.
Они были природными конниками.
Красота их мирного полкового быта, с из глубины веков
идущими песнями, с лихой пляской, с тесным и дружным товариществом,
пленяла. Служить у казаков, служить с казаками было мечтой всех истинно
военных людей. Сколько русских героев вошло в казачью историю благодаря
службе с казаками. От
Ермаковских бояр Строгановых в далекие Иоанновы времена до П. Н. Врангеля в наши мятежные дни.
Писатели и поэты, художники и ваятели, композиторы и танцмейстеры искали у казаков вдохновения.
Пушкин, Лермонтов, Гоголь, гр. Л. Н. Толстой, Шолохов
воспели их. Вилле-вальде, Самокиш и Мазуровский, француз Детайль и немец
Рубо оставили нам бессмертные холсты с изображением казаков. Лансере
увековечил их в бронзе, французские, английские и немецкие художники
времен Отечественной и Освободительной войн увлекались ими. Цезарь Кюи и
Троплин им посвятили свои оперы, о них пишут оперы и в Советском Союзе.
Их сильная, полная красок, полковая и боевая жизнь пленяет воображение
художников всякого рода.
В казачьих полках и батареях была особая, ни с чем не сравнимая красота казачьей удали.
И раньше, и теперь, в великую войну казаки были прославлены и оценены и любимы всеми родами войск.
Раннее утро. Густой туман низко приник к полям, затянул
овраги, в полроста деревьев покрыл леса. Темными островами стоят они над
белым морем тумана.
Медленно и нерешительно подаются вперед пехотные
патрульные цепи. Идут ощупью. Война только что началась, и не обстреляна
пехота, наполовину состоящая из запасных. Солдаты бредут, еле
передвигая ноги, останавливаются, прислушиваются, тяжело молчат. Никто и
не закурит... Впереди неизвестность. И где он, и сколько его, и что
надо делать? Чуть повеяло утренним ветром, заколыхались, заходили волны
тумана, сзади брызнули солнечные лучи. Вдали, на сжатой ниве, между
золотистых копен, показались одиночные всадники.
Пехота замялась. Жутко идти в лесную глушь.
— Вы не могли бы помочь своими казаками?..
В балочке — звонкая команда сотенного командира:
— Сотня, готовься к пешему строю... К пешему строю — слезай!
Как на ученье в мирное время.
Очень жидкая казачья цепь. Будто на охоте — облава. Идут
быстро, согнувшись, наперевес несут винтовки, — легко так. Ближе и ближе
к лесу, презирая свист и чмоканье пуль, разрывы шрапнелей, не
оглядываясь на тех, кто упал, сраженный пулею. Вошли в гущу и исчезли в
ней, как лани идут, без шороха и шума, скользят между кустами.
Встала и смело пошла за ними навстречу смерти пехота. Зашумела густыми цепями по лесу.
Казаки впереди!
Лето 1916 года. Бои на Стоходе. Его берег, крутой и
высокий, стеной спадает к воде. Стоход течет в несколько рукавов среди
зеленых болотистых лугов, между перелесков и островов кустарника.
Пехотная бригада подошла вплотную к лугам, и нет силы
поднять дальше цепи. Страшит болото; где нельзя окопаться, страшат
водные пространства рукавов Стохода. От командира пехотной бригады
телефон к начальнику Казачьей дивизии:
— Не поможете ли своими казаками поднять наши цепи? Наша атака захлестнулась.
Кубанцы — две сотни и с ними пулеметы на вьюках. Серые
черкески, за спинами алые башлыки, черные бараньи шапки с красными
тумаками, алые бешметы и погоны — ничего «защитного». Развернулись
широкою лавою, целый полк прикрыли. Впереди на нарядном сером коне
командир сотни, еще дальше впереди на гнедом коне командир дивизиона.
Как на смотру — чисто равнение. Легко по луговой мокрой траве спорою
рысью идут горские копи, не колышутся в седлах казаки. Прошумели по
кустам и перелескам, прошли сквозь пехотные цепи. Им навстречу немецкие
батареи открыли ураганный огонь, застрочили кровавую строчку пулеметы,
котлом кипит огонь винтовок — чистый ад с Любашевского берега... Казаки
перешли в намет, скачут через протоки Стохода, алмазными брызгами
сверкает вода из-под конских копыт. Все скорее и скорее мчится казачья
лава — двести человек на тысячи немцев. Реют алые башлыки... По брюхо в
воде бредут кони через главное русло. Стих огонь немцев, в их рядах
замешательство, слишком непонятно-дерзновенна казачья атака.
Наша пехота встала и с громовым «ура» бросилась за казаками в воду. Стоходенский плацдарм был занят...
Казаки проложили дорогу пехоте. Осень 1916 года. У селения
Тоболы, на Стоходе, австро-германская пехота сбила нашу 4-ю Финляндскую
стрелковую дивизию. С таким трудом завоеванный Черийщенский плацдарм
занимается немцами.
Из штаба III Армии приказ казакам выручить пехоту. Пять
немецких аэропланов низко реют над казачьей дивизией, наметом скачущей
длинной колонной к жидкому казаками построенному мосту. Стучат с
аэропланов пулеметы, часто рвутся бросаемые с них бомбы. Аэропланы так
низко, что отчетливо видны лица летчиков. Падают убитые лошади, везде
лежат убитые и раненые казаки. Казаки карьером проскакивают по ходуном
ходящему под ними мосту, проходят через прорезы в проволоках наших
укреплений, и вот они — перед изумленной германской пехотой
разворачивается широкая, на четыре версты захватившая весь плацдарм,
казачья лава.
Сотни пленных... Взятые с боем пулеметы. Очищенное от
врага поле сражения... Восстановленное положение. Казаки выручили свою
пехоту. Финляндцы вернулись в свои окопы.
Когда армии шли вперед — казаки были впереди армий, когда
отступали — казаки широкой завесой прикрывали их отход — как во времена
Наполеоновских войн, как в Семилетнюю войну против Фридриха, как в
Турецкие и Польские войны с Суворовым.
Ни броневые машины, ни самолеты, ни пулеметы, ни
скорострельные пушки и полевые мортиры и гаубицы не изменили их
дерзновенно-смелой казачьей тактики.
Летом 1915 года наши армии отступали. Не было снарядов, не
хватало патронов. Большие потери были в пехотных полках. Упадал
воинский дух.
Ночь с 22 на 23 июля. По большому Влодавскому шляху пылают
села и посады. Пожарное зарево кровавым блеском покрывает широкую
полосу полей. Сверху светит полная луна. Все кажется неестественно
страшным и призрачным в красном свете пожара и в мутном лунном мареве.
Наша пехота отходит. Штаб XIV армейского корпуса и все его обозы еще
находятся в посаде Совин. Необходимо остановить наступление немцев.
Две сотни терцев 1-го Волгского полка и за ними шесть
сотен кубанцев 1-го Линейного казачьего генерала Вельяминова полка
вылетают в сумерках ночи, озаренной пожарами и луной, проходят сквозь
цепи отступающей нашей пехоты и с диким гиком кидаются на немцев.
Результат этой атаки был поразительно сильный.
На пять суток было остановлено наступление немцев, морально потрясенных ночною дерзкой атакой казаков.
Казаки остались на завоеванном поле и простояли одни эти
пять суток, дав возможность нашей пехоте пополниться, устроиться и
укрепиться на новых позициях.
Так было везде на всем двухтысячеверстном фронте
Европейского театра военных действий и в Закавказье, и в Малой Азии, где
казакам генерала Баратова приходилось выручать англичан.
Донцы, Кубанцы, Терцы, Уральцы и Сибиряки, Оренбуржцы и
Астраханцы, Забайкальцы и Семиреченцы, Амурцы и Уссурийцы — вписывали
страницы подлинной славы в свои войсковые истории, вплетали лавры в
венки своих полков.
Потерь не считали. По казачьему завету — «об убитых и раненых» был у них свой, «домашний» счет.

Когда началась смута — казаки не признали власти большевиков.
Они сражались до последнего, они ушли — не только офицеры
«золотопогонники» — но целыми полками ушли в изгнание в твердой вере,
что еще пригодятся они своим родным войскам. Те, кому пришлось остаться
испивать горькую чашу рабства и насилия, непрерывно и постоянно,
несмотря на жесточайший террор и ссылки на север на верную смерть,
волнуются, поднимают то на Дону, то на Кубани, то на Кавказе восстания и
только ждут удобного случая, чтобы свергнуть проклятую власть
пролетариата.
Казаки не согнулись и не сдались.
И верю я, что, когда начнет рассеиваться уже не утренний
туман, но туман исторический, туман международный, когда прояснеют мозги
задуренных ложью народов, и Русский народ пойдет в «последний и
решительный» бой с третьим интернационалом и будет та нерешительность,
когда идут первые цепи туманным утром в неизвестность, — верю я — увидят
Русские полки за редеющей завесой исторического тумана родные и дорогие
тени легких казачьих коней, всадников, будто парящих над конскими
спинами, подавшихся вперед, и узнает Русский народ с величайшим
ликованием, что уже сбросили тяжкое иго казаки, уже свободны они и
готовы свободными вновь исполнять свой тяжелый долг передовой службы —
чтобы, как всегда, как в старину, одиннадцатью крупными жемчужинами
казачьих войск и тремя ядрышками бурмицкого зерна городовых полков вновь
заблистать в дивной короне Имперской России.
Разделы / Слава казачья.
|