История казачества, в том числе и Донского, еще мало разработана, а потому казачье население в массе своей о великих делах предков своих знает очень немного, о первоначальном происхождении этого народа не имеет ни малейшего представления, если не считать ни на чем не-основанных легенд, дошедших до нас на-устным преданием, или записанных и необдуманно принятых за достоверные факты некоторыми легковерными историками. Письменных памятников о древностях казачества очень не много, да и те разбросаны по разным русским и иностранным, мало изученным архивам и библиотекам; русские же, доступные изучению, летописные сказания говорят о казачестве весьма сбивчиво, а в большинстве случаев почти совсем о том замалчивают. Донской архив, в котором, надо полагать, было не мало ценного материала по данному вопросу, сгорел дотла в г. Черкасске в 1744 г.
Читатель скажет, что это все давно забытые дела и вспоминать о них нет никакого интереса и смысла. Но это далеко неверно. История есть результат человеческих опытов; опыты же мы можем забыть лишь тогда, когда мы в них более не нуждаемся, между тем как мы еще и теперь на каждом шагу наталкиваемся на такие факты, которые нам не понятны с современной точки зрения, но могут быть объяснены лишь историей. К ним мы можем отнести, с одной стороны проявление отличительной народной гордости, стремления к властвованию, вероисповедной нетерпимости и национальной обособленности, на-ряду с непросвещенностью масс; с другой – часто до поразительности быстрый и устойчивый культурный рост народа с прогрессивным стремлением к владычеству над другими национальностями не путем насилия и страха, а науки и искусств и вообще культурно-экономического превосходства над остальными.
Взвесить, оценить, объяснить и осветить все это может нам только история.
Историк должен быть беспристрастен, объективен и независим. Это самые главные его достоинства. Без этих качеств из-под его пера выйдет не правдивая история данного народа, в научном смысле, а пристрастный рассказ о жизни одного, с порицанием или умалением исторического значения другого. Такая история для науки значения иметь не может. Начинающий историк должен это помнить. Скрывать, извинять и замалчивать требующие порицания действия исторических личностей – это значит затемнять ход жизни народа и его стремление к будущему. Говорить во всеуслышание, раскрывать злоупотребления и бороться с ними – дело науки, которая должна быть руководительницей в нашей жизни. Благородные мыслители и исторические деятели должны трудиться над развитием человеческой культуры и утверждением нравственных воззрений в обществе, которое в этом случае должно быть единомыслящим на пространстве всего культурного мира.
Ничто так рельефно не рисует степени культурности пишущего класса, а также умственного и нравственного состояния самого народа, как его историческая литература. Из всех предметов, в которых упражняется перо, эта часть самая трудная и может оказаться настоящим мерилом начитанности и учености писателя, его чувств и понятий. В этом труде отражаются в полном свете и его собственные познания, и мнения, и нравственный облик, и, наконец, искусство, приобретенное навыком и упражнением, побеждать свои страсти, свою самонадеянность, свои и чужие предрассудки в пользу истины и общего блага.
Может ли донское казачество похвалиться по части исторической литературы?
К сожалению, у нас, на Дону, такой литературы, в полном смысле этого слова, слишком мало, хотя уже достаточно собрано материала для истории этого войска.
Донские казаки, в большинстве не знают даже, кто были их предки, откуда пришли и почему они называются казаками. Они знают только, что деды и праотцы их издавна служили Российским Государям и за верную их службу получали от них разные льготы, привилегии и жалованные грамоты на владение принадлежащим им ныне землями и угодьями. Вот и все. Вообще у нас, на Дону, не говоря уже о массе казачества, малограмотной и даже неграмотной, и в интеллигентной среде историей интересуются мало и книги по историческим вопросам расходятся слабо. А вопрос об истории казачества поднимался некоторыми истинно любящими свою родину не раз, даже были и попытки к составлению истории, но труды эти вообще страдали недостаточною разработанностью исторического материала, и неудачными заимствованиями и подражанием другим историкам, мнения и выводы которых, иногда заведомо неверные, принимались как положительные данные и целиком вносились в эти труды. Поднимался вопрос и о происхождении казачества, но дальше предположительных выводов не шел, а выводы эти были: „Донское казачество, по всей вероятности, происхождения неблагородного, – оно образовалось из беглецов разных областей Московского государства” и т.д. (Карамзин); или „в Придонских степях собирается (в ХV в.) вольница из русских беглецов-разбойников” (Иловайский).
Местные историки упускали из вида, что история целого государства не есть история его окраин. У историков государства задачи были совсем другие, чем у историков, пишущих историю какого-либо народа, вошедшего в состав этого государства. Там история окраин приносилась в жертву центра; выдающиеся события и стремления окраин замалчивались или объяснялись с точки зрения центра, даже иногда порицались, как сепаратные. Так, например, в русской истории при покорении Царем Иваном Васильевичем Грозным Казанского и Астраханского царств о казаках упоминается лишь вскользь, говорится мельком, между тем как, по достоверным историческим данным, в покорении Казани их участвовало от 6 до 7 тысяч. Пусть это были казаки рязанские и мещерские, но достоверно и то, что там была и донская конница. Казаки, как люди ратные, более других были знакомы с употреблением пороха и искусством осады крепостей, а потому при подкопах и взрыве казанских стен они играли первенствующую роль и первые ворвались в проломы крепости. Такую же первенствующую роль они играли и при покорении царства Астраханского. „Сведения о том, что Царь Иоанн решился покорить царство Астраханское, донские казаки, пламенея доказать усердие свое к Государю, приговорили в кругу своем вспомоществовать ему. Почему знатная их часть, под начальством походных атаманов – Павлова и Ляпуна, пошли к Переволоки и, дождавшись тут царских войск, шедших Волгой под предводительством князя Вяземского, присоединились к оным”, говорит русский историк. Далее, когда московские войска еще продолжали плыть Волгой, а часть их, высадившись на сушу, медленно подвигалась правым берегом реки к Астрахани, казаки, составляя передовой отряд, под Черным островом нанесли такое поражение Ямгурчею, астраханскому царю, что тот бросил город и расположился станом в 5-ти верстах ниже него. При вторичном поражении он с остатками своих войск ушел в степи и, преследуемый атаманом Павловым на расстоянии более четырехсот верст, успел вскочить в Азов только с 20-тью своими воинами. Князь Вяземский занял Астрахань без боя.
Российский историк честь покорения Астрахани всецело приписывает Царю Иоанну Грозному и его полководцу князю Вяземскому; историк же донского казачества в подобного рода событиях, не умаляя деятельности и стремлений Российских Монархов к объединению страны и покорению ее врагов, должен быть более самостоятельным и постараться о казаках сказать правдивую и подробную повесть, не подражая первым и заимствуя от них только то, что, по проверке, действительно является ценным.
Труды наших донских историков обнаруживают и еще один общий недостаток – это недостаток критических приемов исторических исследований, или слишком легкое отношение к такому труду.
В последнее время на столбцах „Донск. Обл. Вед.” Печатаются „Критическо-исторические наброски” г. Сахарова *), отличающиеся самоуверенным тоном осуждения большинства русских историков и местных исследователей за их взгляды на происхождение донского казачества. Так, г. Сахаров, ничто-же сумняшеся, одним почерком пера все труды, как донских, так и российских историков за истекшее столетие окрестил довольно грубыми эпитетами, как-то: недомыслием, нелепостями, анахронизмами и т.п. и, не сказав пока своего последнего слова, хотя и обстоятельно процитировал все, что было у него под рукою, с умилением обратился за разрешением вопроса о происхождении казачества „к устам глубокоуважаемого и глубокочтимого (им) В. О. Ключевского”, через которые, т.е. уста, русская историческая наука высказала, наконец, такое же „близкое к истине мнение” и т.д. А это „близкое к истине мнение” сводится, по словам г. Сахарова, к следующему: „высокочтимый автор курса лекций по русской истории свел в систему прежде высказанные мысли (чьи?) по вопросу о происхождении донского казачества из глубин народной массы (как будто бы казачество путем естественного подбора выродилось из степных зверей) и дополнил прежние взгляды (опять – чьи?) своими частными мнениями и предположениями о пространстве ближайшей прародины донцов и о промысловых занятиях русских нетяглых казаков до их отслоения от Украины в Поле и Подонье” и т.д.
Но ведь эти же мысли высказал раньше историк С.М. Соловьев, только немного в иной форме, а именно: „казачество составляло слой русского общества, некогда распространенный по всей Руси”. Эта мысль более определенна и ясна. Почему же г. Сахаров не называет Соловьева, как и Ключевского, „высокочтимым”? Да и причем тут эти авторитеты, когда они основываются только на своих частных мнениях и предположениях, не приводя в доказательство своих предположений ни одного исторического акта.
Цитируя того и другого историка, г. Сахаров и не подозревает, да, видимо, это и не подозревали и сами названные историки, что, высказывая приведенные выше мнения и предположения, они принимали следствие за причину, почему и не могли добраться до истины, а она от них была очень недалека.
Такой же авторитетный историк, как Соловьев и Ключевский, Карамзин (т. V, гл. IV) высказал еще в начале прошлого столетия мнение, что казачество древнее Батыева нашествия. К такому же выводу пришел впоследствии и известный историк-археолог И.Е.Забелин. Почему же г. Ключевский и другие новейшие историки не воспользовались приведенными мнениями Карамзина и Забелина и не разработали в этом направлении вопрос о происхождении казачества, а стали строить свои теории о происхождении казаков из русских „гулящих” людей, вытолкнутых на южные украины каким-то „общественно-хозяйственным кризисом”. Почему не постарались изучить быт, нравы, верования и военное устройство древнего казачества и убедиться, что из русского „гулящего” люда не так-то легко выработается лихой наездник, сабельник и копейник **). Да все потому, что они приняли следствие за причину.
Вот г. Сахаров на многих десятках столбцов процитировал слово в слово из Иловайского (История Рязанского княжества) и других историков о татарском нашествии, монгольском иге и дальнейших событиях в Золотой Орде, но никак не задался целью выяснить такое правильное воинское устройство, во всем сходное с западно-европейским; кто их научил, вернее, кто им сооружал стенобитные машины (тараны); кто строил им по всем правилам фортификации укрепления, как базы, на Волге и руководил осадой русских укрепленных городов. Почему татары, спустя около века, разучились уже понимать значение таранов и всего того, что у них было при самом нашествии на Русь, а также, почему в военном кодексе Чингис-Хана „Ясу” в одной из статей трактовалось о веротерпимости к христианам, с дозволением обращения православных в католичество. Наконец, что это за случайность такая, что одновременно с нашествием татар на Русь, с запада на нее набросились шведы и меченосцы; а ведь в истории случайностей не бывает, во всем надо искать причинную связь. Видимо, г. Сахаров слишком мало знаком с иностранными источниками по данным вопросам. Зачем же так заносчиво думать о своей непогрешимости?
О возникновении казачества я еще поговорю в другой раз, а также постараюсь выяснить причины нашествия татар на Русь, так как этот вопрос имеет большую связь с происхождением казаков. Теперь же буду продолжать о том, как нужно писать историю.
Исторические творения считались и считаются всегда результатом необыкновенного трудолюбия, терпения, прилежных изысканий, долгих соображений, обширной учености и тщательно обработанной мысли. Тот, кто собирается писать историю, должен посвятить многие годы на собирание всего того, что может просветить его ум по избранному предмету; должен сличить все тексты, сблизить все отголоски одного и того же известия, взвесить все сопряженные с ним нравственные и физические обстоятельства; должен преследовать его не только на родной земле, но и за пределами ее, до последнего эхо, прозвучавшего в бытописаниях разных народов; должен проникнуть во все доступные источники, не пропустить ни одной строчки, не увидя ее собственными глазами и не взвесив собственным беспристрастием. Первая обязанность в таком случае – знать, где искать; вторая – уметь искать и находить. Для этого нужна бесконечная начитанность, любовь к избранному предмету, а главное – к народу, историю которого собираешься писать. Нужно родиться среди этого народа, долго жить с ним, изучать его нравы и обычаи, язык, песни, игры, поверья и исторические сказания в виде народного эпоса; нужно изучить антропологию народа и все археологические памятники данной местности. История без сравнительного языковедения, антропологии и археологии будет не полна, сбивчива и не точна, а потому и не может представить действительной картины жизни прошлого.
Лингвистика ищет родственность народов в сродстве корней их первоначального языка, история культуры в связи с археологией – в общности культа, антропология же ищет родство народов в общих чертах их физического строения, в устройстве черепа и других частей тела. Следовательно, для изучения истории данного народа, как например, казачества, необходимо знать не только русские летописные сказания, но и историю, антропологию, языки и археологию всех соседних народов, как родственных, так и принадлежащих к другой расе, с которыми древнее казачество сталкивалось и тем или иным способом получало влияние, заимствовало культуру и проч.
Одним словом, нет такого мелкого исторического вопроса, который бы не требовал подробного изучения и долговременного обзора со всех сторон.
Историк обязан знать все, что в его время известно науке об его вопросе. Для него не должно служить преградою даже незнание языков тех народов, с которыми древнее казачество сталкивалось в течение многих веков, а также сокрытые в недрах курганов тайны, могущие свидетельствовать о былой жизни Дона.
Донские казаки, служившие с честью около четырех веков Московскому государству и своею доблестью и рыцарской храбростью известные всему миру, должны иметь и знать свою историю.
Они во дни порабощения России, ее бессилия и неустройств, на южных ее пределах, сами собой встали грозной стеной и своим удальством и упорной борьбой, длившейся целые века, изумили все соседние народы. От берегом Дуная и Днепра, по степям Дона, Кубани, Терека, Нижней Волги, Урала и далее на восток, по дебрям Сибири до Амура и Камчатки, по меже великой современной России, казачьи общины первые положили заветную черту,через которую не суждено было уже перешагнуть соседним народам, и своим мужеством и кровью отстояли занятые ими земли. Пример в жизни народов редкий, если не сказать – единичный.
Казачество, предложившее в половине ХVІ века свою службу Московскому Царю в половине ХVI века в борьбе с их общими врагами – турками, крымцами, астраханцами, ногаями и другой татарвой, было уже довольно значительной и сильной народной общиной. Следовательно, служба казачества Москве началась раньше, чем это принято думать.
Все это должно быть выяснено будущими донскими историками.
От таких историков требуется беспристрастная оценка духа казачества и его исторического роста.
Е.Савельевъ.
*) Полемика Савельева с Сахаровым продолжается более трех лет. При возможности, для более полной объективности и для осветления их разногласий, я постараюсь разместить на сайте и материал П.Сахарова „К вопросу о происхождении донского казачества и о первых подвигах донцов в защиту родины и веры на службе у первого русского Царя Ивана Васильевича Грозного.” (Критико-исторические наброски). Таким образом читатель сам сможет судить о правоте авторов, которые, в сущности, работали в одном и том же направлении, стремясь воссоздать историю Казачества. (прим. Кр. П.)
**) копейник – несущий копье, воюющий копьем. (По словарю В. Даля) прим. Кр.П.
