Донской археолог Михаил Александрович Миллер — мой отец

Официальный бюллетень парижского антропо­логического общества («Extrakt des Bulletins et Memoires de la Societe d’Anthropologie de Paris», 13.VIII 1909 ) опубликовал в августе 1909 г. статью «Не­давние раскопки вблизи Таганрога и каменные бабы». В этой статье известные археологи Федор Кондратьевич Волков и Александр Александрович Миллер сообщили своим французским коллегам об археологических ра­скопках, «проведенных молодым русским археологом Ми­хаилом Миллером у реки Еланчик вблизи Таганрога».

Мой отец Михаил Александрович, которому тогда было 25 лет, был хорошо знаком с теми краями, так как его отец владел имением в слободе Покровское под Таганрогом, и большая семья Миллеров всегда проводила лето в этом живописном месте на берегу Миуса.

Интерес к археологии появился у Михаила Миллера рано-уже в девятнадцать лет он начал заниматься ра­скопками. Вероятно, увлечение археологией его старшего брата Александра, уже тогда известного археолога, имело на него большое влияние. Братья тесно сотрудничали много лет-до ареста и последующей гибели в ссылке в 1935 г. Александра Александровича Миллера .

Михаил Александрович родился 23 ноября 1883г. в сло­боде Каменно-Миллеровская под Ростовом-на-Дону (область Всевеликого Войска Донского). Утопающее в зе­лени селение привлекает сегодня ростовчан, которые ездят туда отдыхать на лоне природы. От имения Милле­ров и следов не осталось, как и от «дачи» в Покровском и от имения с домом в стиле барокко, церковью и мельни­цей в селе Миллерово на севере Куйбышевской области. Как мне сообщили миллеровцы, деревянный дом, по­строенный Иваном Аврамовичем Миллером в 1786г. на да­рованных ему императрицей Елизаветой Петровной за военные заслуги землях у реки Глубокая ( теперь город Миллерово), окончательно разваливается.

Мой отец был десятым и последним ребенком стат­ского советника, помещика Александра Николаевича Мил­лера и его супруги Александры Александровны, урожденной Першиной. Из трех сыновей-Александра, Василия и Михаила-средний стал экономистом, а старший и млад­ший-археологами.

Согласно семейной легенде, глава семьи Александр Николаевич продал в 1893 г. имение в слободе Миллерово под Ростовом и переехал в Таганрог, так как не хотел расставаться с младшим сыном, любимцем Мишей, который в десять лет должен был бы по семейной традиции, как и его братья, поступить в новочеркасский Кадетский корпус имени Императора Александра III. Мальчик должен был бы покинуть семью на долгое время, так как кадетов отпу­скали домой только на рождественские и летние каникулы. В Таганроге же была классическая гимназия, которая, как решил отец Михаила, могла заменить сыну Кадетский кор­пус. Эта гимназия позже прославилась тем, что там обу­чался Антон Чехов (1868—1879). Сегодня в этом старинном здании находится замечательный музей им. Чехова.

Закончив гимназию в 1904г., Михаил поступил на историко-филологический факультет Московского университета, а после окончании трехлетнего курса, летом 1907г., начал заниматься под руководством старшего брата Алек­сандра раскопками Елизаветовского городища, а зимой слушать лекции на экономическом отделе юридического факультета Харьковского университета, который закончил в 191 Jr. Несмотря на то, что молодой юрист поступил на работу в канцелярию Донского земельного банка в Таган­роге, он и далее занимался археологией. Уже в 1910 году по командировке Этнографического отделения Музея Им­ператора Александра Ш , он собирает сведения о мате­риальной культуре нижнего Дона и пишет работу «Материальная культура Донских Низовых Казаков», кото­рая до сих пор не была издана и находится в архиве Эт­нографического музея в Санкт-Петербурге. До 1921-го года , Миллер работает как юрист, а с 1921 г. переходит на педагогическую деятельность.

В начале 1931 г. Михаил Александрович встречает в Та­ганроге Татьяну Александровну Неклюдову, с семьей ко­торой он был знаком еще до Октябрьской революции, когда Неклюдовы жили в имении «Благодатное» под Та­ганрогом. Татьяна Александровна становится не только его женой, но и верным соратником и помощником. Летом 1931г. она сопровождает его на остров «Дубовый» на Дне­пре, где Михаил Александрович проводит вместе с колле­гой раскопки. Татьяна Александровна становится его незаменимым сотрудником. Отец написал на одном из своих трудов: «Посвящаю моему самому верному, пре­данному и прилежному помощнику, который, не ропща, выдерживал все трудности жизни на раскопках».

Миллер Александр Александрович (1875—1935), археолог, этнограф, действительный член Госу­дарственной академии истории материальной культуры, профессор археологии Санкт-Петер­бургского, а затем Петроградского и Ленинград­ского университетов, член Совета Эрмитажа, заведующий Этнографическим отделом Русского музея императора Александра III, директор Рус­ского музея (с 1918 по 1923 гг.).

Кроме археологических раскопок отец всегда увле­кался работой в музеях. Он сотрудничал в Комиссии по устройству Донского музея, а в конце двадцатых годов принимал участие в организации краеведческого музея в Таганроге, заведующим которого был назначен в 1927 г. Я часто посещала ребенком с бабушкой этот музей и была очень счастлива очутиться там опять в 1995 г. В главном зале висит портрет блестящего офицера, моего дедушки Александра Николаевича в молодости, который был позже заместителем председателя Таганрогской городской думы. Журналист «Таганрогской правды», который напи­сал о моем визите в музей, подметил, что я подошла к портрету дедушки и поздоровалась с ним. Хотя он скон­чался в 1916г., за шестнадцать лет до моего рождения, мой отец так много рассказывал о нем, так-что он мне бли­зок и дорог.

В сентябре 1934г. родители переехали в Ростов-на-Дону, так как отец поступил в ростовский пединститут на должность профессора древней истории, а я осталась с бабушкой Евгенией Ивановной Сердюковой, в Таганроге.

Познакомилась я с ним с помощью переписки, и так как я рано научилась писать и читать, то стала переписы­ваться с отцом-в ответ на его письма старательно выво­дила каракули на листиках из тетрадки. У меня сохранились все письма родителей, как и мои в «само­дельных» конвертах. Отец также присылал мне книги, его первый подарок, «Маленький историк» заложил во мне, как я думаю, глубокий интерес к истории.

В 1938 г. я переехала с бабушкой к родителям в Ростов, и мы поселились вместе в одной большой комнате в доме для университетских профессоров и доцентов на улице им.Станиславского. Отец уходил утром, приходил в обед домой, ложился на час и опять уходил до вечера. А ло­жился спать поздно ночью, все писал. Часть комнаты была отделена перегородкой, это была наша спальня, у отца была узкая железная кровать, я спала с матерью на широ­кой деревянной постели, а бабушка на диванчике в кладо­вке.

Отец был глубоко предан своей профессии, древняя история Приазовского края — это было его призвание. Он занимал одновременно целый ряд должностей, теперь бы сказали, что он — «воркаголик». Но замечательно было то, что я всегда могла к нему обратиться, даже когда он сидел за письменным столом и писал. В коридоре часто стояли студенты, которые хотели с ним поговорить. Они иногда устраивали мне «экзамены» по греческой мифоло­гии, которую я любила и хорошо знала.

Летом 1939г. родители взяли меня с собой на раскопки в станицу Нижне-Гниловскую. Отец ночевал с тремя сту­дентами в палатках у кургана, а мы с мамой спали в хате у крестьян и носили отцу и студентам в полдень борщ в цы-барке. На развалинах древних укреплений можно было найти осколки глиняных сосудов и иногда даже монеты. Все это собирали в мешки, а дома зимой черепки раскла­дывали на столе, и мы часами старались найти хоть один — два осколка, которые подходили бы друг к другу. Иногда нам везло, и осколки подходили друг к другу, получались части амфор или мисок и тогда все ликовали…

Летом 1941г. грянула Вторая мировая война. 24-го сен­тября 1941г. я начала писать дневник. Первая запись: «Война. С утра до вечера бьют из полевых орудий, фронт близко. Война уже месяц. Мне девять лет, но это уже вто­рая война на моем веку. Очень неприятно, когда кого-ни­будь нет дома и бьют из полевых орудий., которые называют зенитками».

Но жизнь моя была омрачена не только войной. Я знала, что мой дядя Саша, брат отца, тоже археолог, был аре­стован и погиб в ссылке. А теперь у нас в шкафу лежал па­кетик с нижним бельем, сухарями и колбасой, и я знала, что папа его возьмет с собой, когда придут его арестовы­вать…

От страха я начала бить в каморке бабушки, как только отец возвращался домой, земные поклоны в благодар­ность Господу Богу. Каждый день по одному больше. В конце концов я упала в обморок, и когда бабушка нашла меня на полу без сознания, пришлось признаться, в чем дело, и мне было разрешено только лежа кивать головой. Я очень боялась, что это не поможет. А может и помогло… Отца не арестовали.

Но перед вторым занятием Ростова немецкими вой­сками в июле 1942г. (в первый раз Ростов был занят одну неделю в конце ноября 1941 г.) ночью к нам пришли два со­трудника НКВД и заявили, что должны нас, как немцев, арестовать. Когда же отец показал им документ, что он «казак Старочеркасской станицы», отбывал в 1912г. воин­скую повинность, они ушли. «Вернуться. Мы должны спа­саться», сказала мама и решила уехать в деревню Богородицкое, где в сельской школе преподавала бывшая ученица отца, которая предложила приютить нас. А отец остался в Ростове, чтобы принять экзамены у студентов университета. Что происходило в Ростове, мы не знали и очень волновались за отца. Я писала ему каждый день письма и прятала их в коробочке. Дней через десять отец пришел к нам пешком, и через несколько дней мы уехали из Сальска на военном немецком грузовике в Ростов. По утрам на главной площади собиралась толпа и если в гру­зовиках было место, то немецкие солдаты резрешали людям туда садиться. Мы пробыли несколько дней на улице, не удавалось втесниться в переполненные грузо­вики. В Ростове на месте дома, где мы жили, стояла черная руина. Дом сгорел, и все наше имущество погибло: и спря­танная под кроватью у бабушки икона «Всех Святых на земле Русской просиявших» и книги отца, альбомы с фо­тографиями, мебель и фарфор.

Сейчас вдруг меня нашла дочь моей школьной подруги Гали — Ирина. Оказывается, моя мать оставила ее бабушке ореховый прибор для письменного стола — подарок отцу от студентов ростовского университета за 1937—38 учеб­ный год. Семья Гали берегла этот сувенир 65 лет, и, на­ткнувшись на мое имя в газетной статье о биографии скульптора Королькова, ее дочь связалась со мной. Я ре­шила подарить этот чудом уцелевший прибор музею в Та­ганроге.

Так как нам негде было жить, то администрация города предоставила нам комнату в полуразрушенном доме на улице Шаумяна. Отец был назначен директором краевед­ческого музея. Мы с матерью носили ему каждый день обед, а потом он ходил со мной по музею и показывал экс­понаты.

Когда в начале февраля 1943г., к Ростову опять стал приближаться фронт, то мы рано утром 4 февраля влезли с другими беженцами в один из военных грузовиков в ко лонне, которая ехала в Днепропетровск. Там мы пробыли восемь месяцев. Как это описал Вадим Рыжков в статье «В Украине немцы искали свои корни» (журнал «День», ежедневная всеукраинская газета № 75,30.04.2009г.), гер­манские власти проводили тогда в Приднепровье архео­логические раскопки, так как немецких археологов интересовали следы пребывания в этих краях готов и нор­маннов. Отцу было ясно, что это его шанс, провести по­следние раскопки, так как мы скоро покинем навсегда

У нас в шкафу лежал пакетик с нижним бельем, сухарями и колбасой, й я знала, что папа его возьмет с собой, когда придут его арестовывать…

Родину. Да и недоедали мы как все жители Днепропетров­ска, а в селах были фрукты и овощи. Поэтому он попросил немецкие власти о разрешении провести раскопки у села Беленькое. Мы поехали втроем — бабушка осталась в Дне­пропетровске — и отец взял с собой Алика, соседского мальчика, как он сказал, «на откорм». Холм во дворе кре­стьянина, который отец раскопал, оказался просто гор­кой, насыпанной прадедом крестьянина, как нам позже рассказали соседи. Он не нашел при этих раскопках в Бе­леньком абсолютно ничего, да и в нашем скромном ба­гаже, когда мы прибыли в Германию, не было ни одного археологического «сувенира».

В сентябре 1943г. мы продолжили свой путь на Запад — поехали в товарном поезде во Львов. Этот город поразил нас красотой своей архитектуры, но на улицах постоянно шла стрельба — иногда даже днем, ходить по городу было невозможно. Казалось, что все воюют: поляки и украинцы с немецкими солдатами, но и друг с другом…

Холодным и ветреным мартовским днем мы поехали — опять товарным поездом — в Вену. На вокзале были толпы беженцев, Вена была переполнена , особенно бросались в глаза «старые» русские эмигранты, которые бежали из Югославии. Отец встретил там своего племянника, а мама нашла брата Василия и множество родственников. Особенно много среди беженцев было «галичан». Мать освободила одну из наших двух комнат от мебели и пу­стила туда беженцев, которые спали на газетах с сумками под головой. Город так бомбили, что за все восемь ме­сяцев, которые мы там провели, я ни разу не была в школе. Но иногда отец все же ходил со мною в кафе, где продавались почтовые марки, которые я с увлечением со­бирала.

Друзья отца, профессор Пастернак с женой, усиленно приглашали нас приехать к ним в Геттинген в Нижней Сак­сонии, так как этот город не подвергался воздушным на­летам. Поезда еще ходили, и нам удалось, несмотря на налеты бомбовиков на все города, через которые проез­жал наш поезд, благополучно прибыть в Геттинген. В го­роде было несколько лагерей с огромным количеством беженцев (так называемых DP (displaced persons), «пере­мещенных лиц», и после капитуляции Германии в мае 1945 г. в казармах, где главным образом жили беженцы из Украины, открылась гимназия, и отец стал преподавать там историю. К концу сороковых годов большинство бе­женцев эмигрировали в США и Канаду, гимназия закры­лась.

1951г. отцу было предложено место «ученого секре­таря» в американском «Институте по изучению СССР» в Мюнхене. Родители переехали туда, а я, выйдя замуж, за Германа Гертнера, немецкого журналиста, уехала в ноябре 1953 г. с мужем и годовалым сыном в США.

Отец прекрасно чувствовал себя в Мюнхене, собрал круг друзей и обставил квартиру мебелью бидермейер, но в русском вкусе: с иконами в «красном углу» и ковром на стене, на котором висело казачье оружие. На знаменитом антикварном базаре «Ауэрдульт» он нашел даже гравюру старого Таганрога и картины казаков на конях.

Работа в институте доставляла ему большое удовле­творение: он проработал там десять лет и написал около 130 монографий, самой известной из которых стала «Ар­хеология в СССР». В конце пятидесятых годов стало ясно, что родителям нужна моя поддержка. Бабушка скончалась в Нью-Йорке 11 июля 1958г, а в мае 1959 г. мы вернулись в Германию и поселились в смежных квартирах с родите­лями, двумя собаками и шестью кошками.

15 февраля 1968 г. отец скончался. Было трогательно видеть, сколько людей пришло на его похороны, около 140 человек «отдали ему последнюю честь», как говорят немцы. Мать моя, которая была моложе отца на 17 лет, пе­режила его на 22 года, но умерла также 15. февраля (1990 г.). Похоронены они в нашей семейной могиле на «Лесном кладбище»

PS: Читая мои воспоминания детства «Донской археолог Михаил Александрович Миллер — мой отец» я вдруг вспомнила один эпизод, который вписывается в эти воспоминания.

После ареста и гибели брата отца, Александра Александровича Миллера в 1935 году, родители день и ночь ареста нашей семьи. Так как моя мать работала сестрой милосердия в детских домах, куда помещали и детей «репрессированных», она знала, что иногда этим детям давали новые имена с тем, что бы их никогда не нашли родственники. Она очень этого боялась и часто подзывала меня к себе, показывала мне на карте город Миллерово, приговаривая «Ты никогда не забывай, как тебя зовут. Вот посмотришь на карту, и сразу вспомнишь, что тебя зовут Миллер». На шее у меня висел кусочек картона с адресом сестры отца в Грозном и мать учила: «Если ты придешь из школы и увидишь, что дверь в нашу комнату открыта и в коридоре чужие люди, сейчас же уходи. Ты нам помочь не можешь, нам легче будет, если ты спасешься. Иди по ночам к тете, а днем прячься в кустах, проси у крестьян хлеба, но не говори, что ты одна. Говори, что бабушка тебя послала».

Когда я переехала с бабушкой из Таганрога в Ростов и пошла в школу, мама сказала мне: «Смотри, никогда никому не говори, что мы дворяне и казаки. Ни за что! Если кто-то спросит, а почему у тебя фамилия такая, есть город Миллерово, ты что, оттуда? Или же: А вы — не казаки Миллеры? Или что-то в этом роде, говори: — Нет, ничего подобного!».

И вот я пошла в школу. Дети меня как то сторонились, но была одна задушевная подруга — Галя. Больно, что ее нет больше на свете, но ее дочь меня нашла! Она прочла газетную статью о книге «Мир Сергея Королькова» профессора В.В. Смирнова, где я часто упоминаюсь, и мы теперь переписываемся. У меня даже фотография моей подружки Гали сохранилась… Без нее мне бы в школе было совсем печально.

Все шло свои чередом, я перешла в четвертый класс, как в один «непрекрасный» день наша учительница почему-то спросила класс: «А есть тут казаки? У кого родители казаки?». Воцарилось «гробовое молчание». И вдруг я почувствовала, как будто какая-то неведомая сила подняла мою правую руку и я услышала, что сказала довольно громко «Я — казачка!». Все повернулись ко мне и уставились на меня, открыв рты. А я сидела ни жива ни мертва, так как не могла понять, почему я это сказала вопреки наставлениям матери. Учительница сказала что-то вроде «ну, да» и мне показалось, что она поставила в тетрадь на столе галочку. «Теперь она все знает про нас», решила я, «и нам будет конец»…

Я еле доплелась до дома и по дороге решила, что об этом нельзя рассказывать родителям, а надо сначала посоветоваться с бабушкой. Моя любимая бабушка, Евгения Ивановна Неклюдова, была дочерью казачьего генерал-майора Ивана Александровича Сердюкова.

Она родилась в Амвросиевке, имении отца под Таганрогом, где господский дом был построен по планам Растрелли. Поэтому у меня в душе теплилась надежда, что роскошное здание уцелело и там поместили библиотеку или детский сад или вообще какое-нибудь учреждение. Но молодой милиционер ответил на вопрос мужа, что «развалили в семидесятых годах» и поехал с нами, показать где было имение.

А теперь бабушка спала в кладовке. Так как наша комната была разделена фанерной стеной на большую гостиную-столовую-кабинет отца, и маленькую спальню, где я спала на кровати с мамой, а отец на диванчике, для бабушки места там не было, и она спала в бывшей кладовке. По вечерам мы часто сидели там обнявшись на ее кровати и беседовали. Бабушка много рассказывала о своем детстве и семейной жизни в Благодатном, имении по соседству с Амвросиевкой, где она жили с мужем и детьми и ни когда ни на что не жаловалась..

Когда я вернулась из школы после злосчастного инцидента, родителей, к счастью, дома не было и я села с бабушкой за стол и рассказала ей заплетающимся языком, что на вопрос учительницы о казаках, сказала, что я – казачка и тут же добавила: «не знаю, почему я не послушалась мамы». Бабушка сказала задумчиво «Но, это же — правда» и успокоила меня, что встречала мою учительницу и не думает, что та на нас донесет. Но я еще долго боролась со страхом «а вдруг», и в классе старалась на учительницу не смотреть, хотя мне стало казаться, что она мне улыбается.

Ксения Михайловна Миллер